Родина - [48]
ледяным кулаком стуча в белизну березы:
у меня за душой
только платок носовой,
только звезды и полосы, неостывшие слезы.
Да вы знаете,
кто хотел это тело,
когда оно ело, ходило, любить хотело,
когда оно пело… как это тело пело!
Теперь оно отлетело.
Да вы знаете, как его обнажало,
как оно отражало и как смеялось!
Пока оно было, я за него боялась,
теперь не хочу, пожалуй.
Я привыкала долго к новому свету,
траченному дождем, будто молью кофта.
Здесь пересылка для тех, кого уже нету,
неправильная парковка.
Я ничего не помню, в чем виновата.
Каждого мужа я называла «папа».
В давней Корее молоденькие солдаты
встречали меня у трапа.
Голую грудь мою заливали светом,
как и не снилось здешним облезлым Светам,
чтобы теперь на заброшенной пересылке
ты мне сдавал бутылки.
Мне отсюда видней:
никого уже нет -
кого несколько дней,
а меня - много лет.
Ярче майского дня
то, что нету меня!…
- И ты, Толян,
зря отодвигаешься,
день девятый на исходе,
а ты все пугаешься!
Ты, дружок, покойный.
А вот и твой конвойный.
…Николай молодой
словно и не слышал.
- Пойду за водой.
И пошел, и вышел.
17.
Вечер. Поле. Огоньки.
В речке ходят окуньки.
Дождь на время перестал.
Небо стало чистое.
Звезды сыплют на металл
маленькими числами.
Мы в поселок не пойдем.
Мы поселок обойдем.
Видишь, синенький дымок
берегом змеится?
Нинка младшая сидит,
курит и смеется.
Накрашены губы
темней винограда.
- Краса-то какая! -
Другой и не надо.
Увидел бы - ахнул,
да кто здесь мужчина?
- Ну здравствуй, мой ангел.
Какого ты чина?
Я, знаешь, не сразу узнала тебя-то.
Казалось, такие простые ребята.
Докурила, а дымок
продолжает литься.
И сидят над речкою,
расправляя лица.
- Эти, что приехали, - за твоим приехали,
ты не сомневайся, Коля, они не уехали.
День стояли под дождем
и не замерзали.
Мы, сказали, подождем.
Время есть, сказали.
Им не надо помощи,
найдут вас сами к полночи.
Я им вроде родни,
но боюсь до одури.
Что за груз? Намекни?
Лучше б вы им отдали.
Им живется в городе
в постоянном голоде.
Как почувствуют живье,
все кричат: мое! мое!
Здесь у них большая власть,
чтобы всласть злодействовать.
Страшно в руки к ним попасть,
лучше посодействовать.
Они стоят у парничка.
Пойдем сдавать
напарничка!
Ты ведь то при нем,
что и я при ней?
Ну, давай курнем - и зову парней.
Кто бы знал, что случай представится
сбросить груз, который не нравится.
Подопечные наши здешние -
люди грешные, люди кромешные,
им уже широко постелено.
Наше дело - делать, что велено,
провести расчет да подать отчет.
(А река течет и течет.)
- Я вросла в этот край, как мох,
ты бы так никогда не смог.
Я уже говорю, как местная!
Нинка мне давно стала тесная.
Я здесь много лет, не десяток дней,
мне давно равно, что случится с ней.
Переправлю их на ту сторону -
и пойду гулять на все четыре стороны.
Твоя правая - моя левая
многодонная полоса,
буду в ней молодой королевою:
белой пеной стрелять в небеса.
И позвал бы меня -
поздно возвращаться.
Подай- ка огня
и пора прощаться.
…шепчет? кричит?
А он все молчит.
18.
Далеко среди тумана,
как глаза, горят огни.
На свободе, без охраны,
Нина с Толею одни.
Говорит тихонько Нина,
так, как в песенках поют:
Знаю, где твоя машина.
Уходи, пока дают.
Уезжай скорее, Толя.
Нас тут держат на убой.
Я привыкла ждать без боли -
не бери меня с собой.
При обочине дороги
припаркован грузовик,
заведется, как ведется,
только имя назови.
Тайный груз-пирожок
под сиденьем, запечатан.
Что же ты, мой дружок,
озираешься, печален?
Люди плачут-провожают
и смеются, уходя,
терпят муки, как рожают,
забывают, погодя.
Подарят пятак,
искупают в луже.
Здесь, у нас, не так,
но не знаю, лучше ль.
Здесь свет, как сноп,
над пустыми водами.
Не целую в лоб:
тикай огородами!
Пока есть, куда бежать,
буду взглядом провожать.
19.
Толян говорит
глухо, неуверенно:
- Давай-ка со мной,
коли все потеряно!
Черед настал
предаваться в руце.
На небе места
силою берутся.
Врата без замка:
залепили скотчем.
Попрем на закат,
может быть, проскочим.
Вот только Колян,
что сейчас в грусти,
идти на таран
нас с тобой не пустит.
И что? Ничего.
Мы прорвемся без него.
Жаль, подругу твою
не могу дозваться.
Ну, увидимся в раю,
некуда деваться.
20.
Погоня, погоня!
- Уходят, уходят! - По коням!
Долинами длинными их без разбору погоним,
пока у машины хватает во чреве бензина,
пока не сгорела с предательским свистом резина
и ужас не начал лизать беглецов языками.
Погоня, погоня! - Возьмем их своими руками!
Дорога пустая, а дух, как в вокзальном сортире.
Бежит грузовик, и его догоняют четыре.
Он то оторвется - и сердце во мне оборвется,
А то нагоняют - а воздух меня не роняет.
Я видел и сверху, и снизу, и, кажется, сбоку:
в машине шофер помолился незримому Богу -
и прыгнул его грузовик за глухую канаву.
И вижу я все это сверху и, кажется, справа.
Но черных четыре машины, как умные пули, -
накрыли канаву, и эту канаву сглотнули,
и как не заметили: начали полем стелиться
- Не мешкай! - привычной побежкой охотничьей псицы.
Они нагоняют. Но вот из кабины мелькнуло,
не то занавеска, не то это женская ручка
как будто махнула - и в воздухе что-то сверкнуло,
расческа, по-моему, вечная женская штучка.
И там, где упала, все поле задернуло лесом
густым и безлиственным и почему-то белесым,
то русые кудри, приправленные
пергидролем.
За ними пропал грузовик, занавешенный полем.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.
«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.
В данной работе рассматривается проблема роли ислама в зонах конфликтов (так называемых «горячих точках») тех регионов СНГ, где компактно проживают мусульмане. Подобную тему нельзя не считать актуальной, так как на территории СНГ большинство региональных войн произошло, именно, в мусульманских районах. Делается попытка осмысления ситуации в зонах конфликтов на территории СНГ (в том числе и потенциальных), где ислам являлся важной составляющей идеологии одной из противоборствующих сторон.
Меньше чем через десять лет наша планета изменится до не узнаваемости. Пенсионеры, накопившие солидный капитал, и средний класс из Индии и Китая будут определять развитие мирового потребительского рынка, в Африке произойдет промышленная революция, в списках богатейших людей женщины обойдут мужчин, на заводах роботов будет больше, чем рабочих, а главными проблемами человечества станут изменение климата и доступ к чистой воде. Профессор Школы бизнеса Уортона Мауро Гильен, признанный эксперт в области тенденций мирового рынка, считает, что единственный способ понять глобальные преобразования – это мыслить нестандартно.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.