Родимая сторонка - [18]

2

Еще издали Трубников заметил, что его поджидает у колодца какая-то женщина в сером полушалке и меховой жакетке. Намеренно долго зачерпывая воду, она то взглядывала украдкой в его сторону, то беспокойно озиралась на соседские окна. А когда Трубников стал подходить ближе, подняла коромыслом ведра и пошла от колодца тропочкой, будто и не торопясь, но как раз успела загородить ему дорогу.

— Здравствуйте! — остановился Трубников, невольно любуясь ее румяным тонкобровым лицом с прямым носом и остро вздернутой верхней губой.

Женщина остановилась переложить коромысло на другое плечо и, сердито щуря красивые синие глаза, медленно и ненавистно оглядела незнакомого человека с ног до головы: и его хромовые сапоги с заправленными в них галифе, и кожаные перчатки на руках, и короткое бобриковое пальтишко с барашковым воротником, и худощавое остроносое лицо с небольшими темными усами. Встретив спокойный взгляд ясных рыжих глаз, отвернулась, передернула плечами и молча пошла прочь.

— Гражданочка! — вежливо окликнул ее Трубников. — Как мне тут Синицына разыскать, председателя вашего?

Женщина, не останавливаясь, бросила через плечо:

— Почем я знаю, где его черт носит?!

Но вдруг обернулась и, держа обе руки на дужках ведер, сверкнула исподлобья глазами.

— Приехали нас в колхоз загонять?

— Загонять? Да вы шутите, что ли, гражданочка?

— А нешто не загоняете! — закричала она, сразу белея от злости. — Нечего дураком-то прикидываться!

Рыжие глаза Трубникова сузились. Он снял неторопливо перчатку и принялся винтить правый ус.

— А чем же это вам, гражданочка, колхоз не нравится?

Женщина бесстыдно выругалась и, собираясь идти, пригрозила:

— Вы тут доездитесь, пока вас бабы ухватами за околицу не проводят да снегу в штаны не насыпют…

Желая повернуть все на шутку, Трубников улыбнулся.

— У Семена Буденного служил, сколько раз в атаках бывал, но такой страсти не видал. Не приходилось с бабами воевать.

— Смеешься? — быстро оглянувшись по сторонам, тихо спросила она. — Ну, погоди, плакать будешь!

Улыбка сошла с лица Трубникова. Глядя осатаневшей красавице прямо в лицо, он сказал спокойно:

— Будьте уверены, гражданочка, никакой силой в колхоз не потянем! А вот лично вас, я сомневаюсь даже, примут ли туда с такими кулацкими настроениями…

— Наплевала я на ваш колхоз!

Женщина повернулась, высоко вскинула голову и, плавно покачивая бедрами, пошла глубокой тропкой к новому, обшитому тесом дому.

На улице не осталось больше ни души. Трубников потоптался на месте, оглядываясь кругом, и заметил неподалеку школу, узнав ее по вывеске. Больше-то она ничем не отличалась от других домов. Он пошел туда, надеясь встретить школьников или учителя.

С давно забытым волнением детских лет и смешной робостью поднялся на школьное крылечко и вошел в сени. На двери слева, обитой рыжим войлоком, висел замок, дверь справа была не заперта. Ни ровного голоса учителя, ни детского шума не было слышно за ней. Занятия, должно быть, кончились.

Трубников, волнуясь почему-то, осторожно приоткрыл дверь в класс и увидел пустые парты, изрезанные ребячьими ножами, голубой глобус на окне, а у стены большую черную доску. Крупными буквами на ней записаны были мелом задачи на дом:

1. Из 48 хозяйств нашей деревни вошло в колхоз 45. Какой процент коллективизации в деревне?

2. В нашей деревне 232 жителя, из коих 8 престарелых и 51 дошкольного возраста. Среди остального населения 39 являются неграмотными, но 32 из них учатся в ликбезе. Выразить в процентах количество грамотных, ликбезников и неграмотных.

С большим трудом Трубников решил в уме первую задачу, вторая оказалась непосильной ему. Смущенно закрыв дверь, он вышел на цыпочках опять на крыльцо. Где-то за домом стучал топор. Спустившись с крылечка, Трубников повернул за угол.

Во дворе школы мальчик лет двенадцати, в обтрепанном пальтишке и больших подшитых валенках, колол дрова, а грузная старуха в белом холщовом фартуке, видно сторожиха, собирала их в охапку.

— Не проводишь ли меня, мальчик, к председателю колхоза? — поздоровавшись, спросил Трубников.

— Ступай, Рома! — ласково сказала сторожиха, разгибаясь тяжело с ношей. — И так уж много наколол. Хватит.

Взглянув мельком на Трубникова, мальчик воткнул топор в чурбан и устало поправил съехавшую на лоб заячью ушанку. Темноглазое бледное лицо его не по годам было серьезно, даже хмуро.

— Печку я сам, тетя Таня, затоплю, как вернусь, — грубовато сказал он сторожихе и уже внимательно и смело поглядел на Трубникова.

— Пошли. Тятька в правлении сейчас.

Подражая взрослым, он медленно и вразвалку, заложив руки за спину, зашагал вперед, даже не оглянувшись, идет ли за ним приезжий.

Улыбаясь в усы, Трубников покорно двинулся за ним. Догнав у дороги, пошел рядом и тоже грубовато и деловито спросил:

— Дежуришь, что ли?

— Ага. У нас все старшие дежурят. По череду.

— Это вы правильно.

— А то нет? Она же совсем хворая. Тяжело одной-то.

Как и подобает настоящему мужику, мальчик не торопился с расспросами, выжидая, что же скажет приезжий.

Прошли молча почти половину улицы, когда он, оборотясь к Трубникову, поинтересовался равнодушно:

— Зачем к бате-то?