Лида села. Все молчали. Неудобно как-то получилось. Крайность. А может, все-таки она права?
Все посмотрели на Вадима. Он сидел, небрежно откинувшись на своем месте. Пожал плечами, улыбнулся снисходительно.
— Ну, ты, Карякина, и скажешь, — вякнула было Лизочка Мокина.
А Вадим снова пожал плечами и проронил:
— Так это же Карякина. Не стоит затягивать собрание, домой пора. Ужинать.
Мокина и ее подружки засмеялись заливисто. Но остальные молчали.
Вдруг Карякина встала, ни слова не говоря, направилась к Вадиму. Деревянными какими-то шагами направилась. Взяла с учительского стола дубовую, выточенную в школьной мастерской указку. В полной тишине подошла к Вадиму и изо всей силы трахнула его этой указкой по голове.
— Так тебе будет понятнее, — сквозь зубы пробормотала Лидка.
Бросила указку и тут же направилась к двери. Следом побежал и Мишка, согнувшись под тяжестью двух портфелей — своего и сестры. Синий сатиновый мешок с кедами мотался, путался под ногами.
— Карякина, вернись! — крикнула Нина Харитоновна.
— Неслыханно! — Анна Леонтьевна даже руками всплеснула.
Поднялся шум. Цыбульники хлопотали около своего детища. Кажется, он довольно легко отделался — на лбу всего-навсего выскочила багровая шишка. Лидка, она ведь слабосильная…
Подошла и Анна Леонтьевна, все пыталась что-то объяснить. Но Цыбульники не слушали.
— Травма! — громко объявила мамаша. — Гляди, Павел, какая травма! Что я тебе говорила? Давно надо было перевести сына отсюда. Теперь сам видишь.
— Да! Вижу! — гремел Цыбульник-старший. — Я это так не оставлю!
Теперь-то, конечно, он был на коне. Дура все-таки Лидка. Она ведь такой козырь им дала; можно сказать, своими руками спасла Вадима от наказания. Сделала его жертвой, а мы все разом превратились в обвиняемых. Весь наш класс с руководителем вместе…
Так я и сказал Витьке, когда мы с ним возвращались домой. Дельфин призадумался, покрутил носом, но все-таки со мной не согласился. Он сказал, что разные бывают ситуации и что Карякина в данном случае права.
— Знаешь, я такого от нее не ожидал. Так вот просто подойти и шарахнуть! При завуче, при классруке. Ну и молодец! А то я уж боялся, что Вадиму это хамство с рук сойдет. Порицание какое-нибудь вынесут, и концы в воду…
— А теперь ему и вовсе ничего не будет…
— С него достаточно! Лидка так ему врезала! Опозорила навеки. И выступила она здорово. В самую точку. — Дельфин помолчал, потом признался: — Честно говоря, она меня смутила. Сидим, помалкиваем, посмеиваемся. Мы, парни… А Лидка все на себя взяла… Я думаю, теперь Цыбульник в нашем классе не задержится.
— Да ну!
— Точно. Жаль только, что Лидку исключат. А она человек. Ей бы надо учиться.
Мы оба замолчали. И так призадумались, что едва не попали под ледяной обвал — с крыш сбивали сосульки. А в лицо нам дул легкий теплый ветер, и асфальт кое-где уже просох. Ступать по нему было приятно: ноги как будто освобождались от зимних пут — сугробов и гололеда. У газетного киоска старуха содрала с корзины брезентовую покрышку, распаковала свой товар, это были синие подснежники. Первые в этом году.
Все-таки Карякину не исключили. Правда, долго ее прорабатывали, таскали в учебную часть, еще куда-то там, вызывали к директору мать. Но в конце концов все улеглось. А вот Цыбульник действительно исчез. Родители перевели его в школу со спортивным уклоном, где старший его брат преподавал физкультуру. Оказывается, Цыбульники — спортивная семья. Отец в молодости играл в футбол, мать была тренером по художественной гимнастике, брат мастер спорта. Теперь вот и Вадима устроили. Что же, скатертью дорога!.. Думается, все же кое-какие выводы для себя он должен сделать. Недаром ведь больше у нас не показывается: ни в школе, ни поблизости. Совестно.
Про Цыбульника скоро забыли, потому что как раз начались экзамены. В нашем классе все окончили восьмилетку благополучно. И всех перевели в девятый. Только Сидоров да Карякина ушли из школы. Сидоров собирался поступить в техникум, а Карякина решила устроиться на работу.
После экзаменов было у нас классное собрание. Нина Харитоновна провела беседу, спрашивала каждого, кем он хочет быть и вообще кто является для нас идеалом. Ну, конечно, когда заговорили об идеалах, началась разноголосица. Многие как-то об этом не думали, просто жили, и все. Поэтому и отговаривались общими словами. Ну а конкретно? Молчат. Потом кое-кто собрался с мыслями, стали планами делиться. Сидоров сказал, что его идеал окончить техникум и сделаться хорошим мастером по телевизорам. Мокина мечтала стать манекенщицей (смех, да и только), Тося Хохлова — педагогом, Горяев — архитектором, я… скажем, инженером. А Витька ни больше ни меньше как в капитаны дальнего плавания метил. Дошла очередь до Карякиной. Какой ее идеал?.. Лидка долго молчала, переминалась с ноги на ногу, а потом бухнула: «Семья. Работать где-нибудь, и чтобы семья была…» Тут, конечно, поднялся шумок, шуточки: «Карякина-то! Замуж собралась. Почтенная мамаша, ничего себе!..»
— Семья, детей трое, отец… — упрямо бубнила Карякина. — Отец добрый чтобы. За столом все сидели бы, чай пили, а он веселый, шутит. Все дети радуются, все смеются… И лампа яркая, а под столом — кот. Полосатый.
