Род Рагху - [74]

14—19. Его сын Ахинагу правил землею, могучерукий и чуждый пагубных пороков с юных лет, ибо всегда избегал он общения с низкими. После смерти отца мудрый царь Ахинагу стал властелином четырех стран света, знающий людскую природу и искушенный в четырех средствах политики, словно то был Высший Дух[447], воплотившийся на земле. А когда этот победоносный царь отправился в иной мир, Лакшми стала служить его сыну Париятре, затмившему гордым величием своим гору того же имени[448]. У него же был сын Шила, благородный и несокрушимый, как скала. Он отразил вражье войско своими стрелами, но отверг потом даже хвалу за это деяние. Он, безупречный, насладился покоем, только объявив даровитого сына своего наследником царства, ибо чужда наслаждений жизнь царя, как жизнь пребывающего в оковах. И его, еще не насладившегося радостями, которые приносит страсть, и чувствительного еще к прелестям ветреных красавиц, забрала старость, сама равнодушная к наслаждениям и потому ревнующая напрасно.

20—33. У него был сын, прославивший свое имя Уннабха, наделенный небесной красотою; он, самому Вишну подобный, возглавил обширный круг царей. После него его сын Ваджранабха, отвагой равный Громовержцу — боевой клич его был подобен удару грома, — стал владыкою земли, украшенной россыпями сокровищ. Когда же он взошел на небо, которое обрел своими добрыми делами, земля до морских пределов вместе с дарами горных сокровищ перешла под власть его сына Шанкханы, искоренившего своих врагов. Когда же умер Шанкхана, его сын, блистательный, как солнце, и обликом подобный Ашвинам[449], взошел на трон своего отца; знатокам древности он известен под именем Вьюшиташва[450] — конницу свою он водил до морских берегов. Этот правитель земли умилостивил Всемогущего[451] и произвел на свет второго себя в образе сына своего, нареченного Вишвасаха, бывшего, поистине, всеобщим другом, способного охранить всю землю от беды. Когда же у него родился сын, названный Хираньянабха, в котором воплотился долею враг демона Хираньякашипу[452], он, искушенный в политике, стал неодолим для своих врагов; так деревья не могут противостоять огню, когда ему сопутствует ветер. Отдав долг предкам, почитая себя счастливым, в преклонные годы Вишвасаха посадил сына на царство, а сам, желая обрести вечное блаженство, облекся в мочальную одежду. У Хираньянабхи, бывшего украшением Солнечного рода, правителя Северной Косалы, извлекшего сок сомы на жертвоприношении, родным сыном был Каушалья, отрада очей для отца, воплощенный второй Сома. Царь Каушалья, чья слава достигла чертога Брахмы, возвел на свое место собственного сына Брахмиштху, постигшего суть Брахмана[453], и сам ушел в мир Брахмана[454]. И когда этот царь, который был венцом рода своего и сам имел добродетельного сына, правил благополучно и без гнета землею, запечатлевшей след его правления, подданные чтили его бесконечно со слезами радости на глазах. Его сын по имени Путра, лотосоокий, обретший достоинство в служении отцу, прекрасный, как бог, несущий на знамени Властелина Птиц[455], возвысил отца своего как первого среди воспитавших благочестивых сыновей. Отрешившийся от чувственных наслаждений, он, кому суждено было стать другом Индры, продолжатель рода, род свой утвердивший на земле омовением в Трех Озерах[456], приобщился к миру Тридцати[457]. Его супруга в день, когда на небе царило созвездие Пушья[458], родила сына, получившего имя Пушья. И когда он, блиставший ярче топаза, возвысился, словно второе созвездие Пушья, пышно расцвело благосостояние его народа. А благородный помыслами царь, отвратившийся от мирской юдоли, передав власть над землею сыну, посвятил себя служению мудрому Джаймини[459], постигшему тайну йоги, от которого он воспринял священное знание, освобождающее от новых рождений.

34—53. После этого сын Пушьи по имени Дхрувасандхи, поистине подобный Дхруве, Полярной звезде, стал править земным царством. К врагам, склонившимся перед ним, он проявлял неизменное миролюбие — оставаясь их владыкой и храня верность своему слову. Он, лев среди людей, оленеокий, предаваясь охотничьей забаве, принял смерть от льва, когда сын его Сударшана был еще дитя, обликом подобный месяцу по миновании новолуния. Сонм советников царя, ушедшего на небо, узрел жалкое состояние подданных, лишившихся государя, и единодушно провозгласил, согласно закону, властителем Сакеты того, кто остался единственной нитью, продолжающей род. И род Рагху при этом царе-дитяти, поистине, сравним был с небом, на которое взошел юный месяц, или с лесом, в котором остался одинокий львенок, или с озером, где плавает единственный бутон лотоса. Но раз уж принял он венец, народ смотрел на него как на равного отцу; облачко величиной со слоненка разрастается, когда дует ветер, и покрывает небеса. После венчания на царство горожане оказывали ему, шестилетнему, такие же почести, как отцу его, когда он проезжал по главной улице в роскошном облачении на слоне, на спине которого его поддерживал вожатый. Хотя он не занимал всего отцовского трона, величие сана его, блистательного, как золото, создавало впечатление, что он достиг нужного роста. Вассальные цари припадали к стопам его, марая свои драгоценные венцы красным лаком с его ног, хотя они свисали с трона не достигая его подножья. И как даже маленькому сапфиру яркий блеск его позволяет зваться сапфиром по праву, так и этому царю приличествовал титул махараджи, хотя он был еще дитя. И каждое веление, слетавшее с его уст, хотя щеки его, овеваемые опахалами из хвостов яков, обрамлялись еще детскими прядями, исполнялось беспрекословно по всей стране до берега моря. Тилак, нарисованный на челе его, осененном золотой диадемой, словно стер тилаки у жен врагов, как улыбка на его лице — улыбки на их лицах. Нежный, как цветок сириса, он утомлялся даже от ношения украшений, и в то же время природное величие помогало ему нести тягчайшее бремя правления государством. Стоило ему выучить все буквы алфавита, выведенные на доске, как он уже мог пользоваться всеми плодами науки государственного управления, которую преподали ему опытные в ней учители. Лакшми, не находя достаточно места, чтобы поместиться на его груди, ожидала, когда он подрастет, а пока, смущенная, отважилась лечь на нее лишь тенью от царского зонта. Рука его успешно охраняла землю, хотя еще не подходило ей сравнение с крепким брусом, не было еще на ней шрамов от тетивы и она еще не касалась меча. А с течением времени не только окрепли члены его тела, но и проявились его наследственные достоинства, любезные народу; вначале малозаметные, они обрели потом совершенство. Не доставляя огорчений своим наставникам, он легко постиг три главные науки — вероучение, науку хозяйства и науку управления — так, словно уже знал их в совершенстве с прошлого рождения, и возглавил совет наследственных министров. Обученный владению оружием, он выглядел блистательно, когда стоял, слегка вытянувшись, с завязанными узлом волосами, согнув левое колено и натянув тетиву лука до уха. И вот он вступил в пору юности —— мед для очей юных дев, цвет на древе любви, распустившийся на ветке страсти, природное украшение, в которое облекается все тело, вместилище любовных наслаждений. И юные царевны, которых приискали ему советники, заботящиеся о чистоте рода, еще более красивые, чем можно было судить по портретам их, доставленным заблаговременно свахами, присоединились к тем двум супругам, которые уже были у него — Царской Власти и Земле.