Род князей Зацепиных, или Время страстей и князей. Том 2 - [51]

К вечеру приехал Сариотти.

– Спой мне, мой дорогой, что-нибудь… вот оттуда, поближе к воде, подле подножья богини красоты и наслаждения… Потешь умирающего!

И нежные звуки итальянского тенора разлились в воздухе.

Андрей Дмитриевич заслушался.

– Знаешь, мой дорогой, скажи: много ли ты надеешься заработать своим голосом эти дни в Париже? – спросил его Андрей Дмитриевич.

– Надеюсь, ваше сиятельство, – хоть надежды бывают иногда обманчивы – никак не менее тысячи франков в день.

– Я гарантирую тебе две тысячи франков в день на три дня. Более трех дней я не проживу. И послушай, перед тем как мне умереть, спой мне, знаешь, молитву Страделлы.

Прослушав арию, Андрей Дмитриевич сказал племяннику:

– Знаешь, Андрей, приготовившись материально и нравственно к переходу в другой мир, я теперь даже не хотел бы выздоравливать! Вели итальянцу спеть что-нибудь из «Чимарозы». Мне что-то очень душно; пусть нежные звуки языка Tacco и Петрарки развеют мою грусть… А повезешь меня домой, не забудь – поклонись и Москве белокаменной, ее златоглавым соборам, и Зацепинскому Спасу в нашем родовом селе, которого видеть мне так-таки и не удалось, хоть я много раз желал… Видно, недаром, когда меня провожали, то голосили как по покойнику, видно, предчувствовали, что я покойником только и ворочусь! Правда, не богомолен я был перед нашими родовыми пенатами, но душа во мне всегда была русская…

Сариотти запел. Андрей Дмитриевич слушал. Потом он вдруг обратился к племяннику.

– Пора закладывать, – сказал он. – Посылай за попами! – Он опустился на подушку и тяжело вздохнул.

– Страд… Страд… – проговорил он судорожным языком.

Племянник понял и шепнул Сариотти. Тот начал молитву Страделлы. Андрей Дмитриевич вытянулся и с трудом перекрестился, потом повернул голову на другой бок и закрыл глаза. Еще в его лице можно было заметить конвульсивное движение. Он вздохнул еще раз, потом раскрыл рот и будто хотел что-то сказать, но не сказал ни слова. Сариотти кончил, но было незаметно, слышал ли Андрей Дмитриевич конец. Он угадал: попы приехали в то время, когда его уже не было на свете.

В селе Зацепине между тем происходила другая борьба между жизнью и смертью. Вскоре после смерти Андрея Дмитриевича захворал смертельно старший представитель рода князей Зацепиных отец Андрея Васильевича, князь Василий Дмитриевич. И, по странному совпадению обстоятельств, болезнь его была та же, что и его младшего брата в Париже. Он простудился, обходя какой-то из своих обширных лесов для разметки надела крестьянам.

– Рубят зря, где попало, – говорил он, – и только портят лес. Лучше всякого наделить и заставить беречь, – решил он.

Обозревая лес в этих мыслях, он попал в болото, насилу выкарабкался, прозяб и приехал домой больной. Сперва на болезнь свою он не обращал никакого внимания, но потом, когда через день его начала бить лихорадка, так что он не мог свести зуб с зубом, и стало очень колоть бок, он дозволил своей жене, княгине Аграфене Павловне, натереть себя муравьиным спиртом, настоянным на зверобое, и напоить мятой и шалфеем. О докторах ему никто не смел и заикнуться. Аграфена Павловна тайком привела было какого-то знахаря и показала ему князя сонным. Тот велел принести воды, пошептал что-то на уголек, этим угольком сделал над горшком воды несколько раз крестное знамение, опустил уголек в воду и велел воду эту держать в изголовье. Но когда Василий Дмитриевич встал и увидел в головах своей постели горшок с водой, то велел вылить воду и разбить горшок. Княгиня Аграфена Павловна, услышав это приказание, и руки опустила. Напрасно умоляла она его дозволить хоть еще раз намазать себя, хоть мяты и шалфею еще разок настоять, или вон матушка попадья липовый цвет очень хвалит, – Василий Дмитриевич отказался решительно. А как болезнь не проходила, то он стал готовиться к смерти. Он велел написать письма ко всем родным и знакомым, что желает по христианскому обычаю проститься с ними; велел написать ко всем, с кем только имел размолвку, что просит у них христианского прощения.

– Жаль, Андрюхи нет! – сказал он. – Теперь, поди, в Париже с братом беспутничают. Боюсь, на добро ли я послал его? Ну, да во всем воля Божия!

С ним делались припадки удушья, но он переносил эти припадки со стоическим терпением. Никто не слыхал от него ни стона, ни жалобы, и он настаивал только на одном: чтобы ни в чем не изменялся обычный порядок его жизни. Только вместо утренней молитвы, которую обыкновенно Василий Дмитриевич прочитывал сам, приходил ежедневно священник и служил молебен перед образом Василия Блаженного, память которого Василий Дмитриевич праздновал своим тезоименитством.

Ежедневно священник окроплял больного святой водой и давал целовать крест. Когда же, видя тяжкие страдания Василия Дмитриевича, он сказал, что не следует ли ему приготовиться по-христиански к последнему концу, то Василий Дмитриевич рассердился и ответил:

– Негоже, не приготовившись, к такому великому таинству без крайней нужды приступать!

То же ответил он и княгине Аграфене Павловне, когда она намекнула ему об этом, но сдался на ее просьбы, дозволив ей дать себе богоявленской воды и зажечь у себя в головах перед образом крещенскую свечу.