Роботы Апокалипсиса - [36]

Через новую дыру в стене я смотрю, как «скорая», мчащая по середине дороги, сбивает какого-то беднягу, который пытался ее остановить, и едет дальше. Бад лежит под «кадиллаком» в растекающейся луже крови.

Я удираю через черный ход и бегу в лес. В лесу ничего не происходит — там тихо, как и всегда. Это ненадолго, но сейчас там достаточно безопасно, чтобы пятидесятипятилетний человек в окровавленных ковбойских сапогах мог добраться до дома.

Мой дом чуть в стороне от магистрали, ведущей к Поуни. Я захожу внутрь, наливаю себе кружку холодного кофе и сажусь на крылечке. В бинокль видно, что машин на трассе почти нет. Затем по шоссе проносится колонна: десять машин, едут одна за другой, всего в нескольких дюймах друг от друга на максимальной скорости. В кабинах — никого; роботы добираются от одной точки до другой так быстро, как это возможно.

За шоссе, на участке соседа стоит комбайн. В нем никого нет, но от работающего двигателя распространяются волны теплого воздуха.

Я включаю полицейскую рацию, она молчит. Телефон отказывается сотрудничать, и электричество официально покинуло здание, так что дом обогревают только угли в дровяной печи. Сосед живет в миле отсюда, так что сейчас я чувствую себя чертовски одиноким.

А мое крыльцо кажется таким же безопасным, как пончик с шоколадной глазурью на муравейнике.

Поэтому я не мешкаю: кладу в пакет бутерброд с вареной колбасой, маринованный огурец, беру термос с холодным сладким чаем. Затем иду в гараж, где уже два года собирает пыль кроссовый мотоцикл «Хонда-350» — с тех самых пор, как мой сын завербовался в армию. Нет, Пол не на фронте — он переводчик, работает языком. Умный парнишка, не то что его папаша.

Учитывая сложившиеся обстоятельства, я — впервые за всю жизнь — рад, что Пола нет дома. Он — мой единственный сын, кровиночка, понимаешь? А рисковать всем, что у тебя есть, — это глупо. И все же, где бы он ни был, я надеюсь, что у него есть пушка. Стрелять-то он умеет — я сам его учил.

На то, чтобы завести мотоцикл, уходит не меньше минуты — а затем я чуть было не отправляюсь на тот свет из-за того, что не обратил внимания на свою самую большую машину.

Ну да, мой полицейский автомобиль, неблагодарная скотина, пытается меня задавить, и, черт побери, у него это почти получается. Какое счастье, что в свое время я выложил лишнюю сотню баксов за ящик для инструментов, сделанный из прочной стали. Правда, ему уже конец — в него въехал передок полицейской машины мощностью двести пятьдесят лошадиных сил. А я стою в узеньком двухфутовом зазоре между стеной и проклятым автомобилем-убийцей.

Машина пытается дать задний ход; визг шин по бетонному полу похож на ржание испуганных лошадей. Достав револьвер, я подхожу к двери водителя и всаживаю пару пуль в старый бортовой компьютер.

Я убил свой патрульный автомобиль. Невероятно, да?

Я — полицейский, но помочь людям я не в силах. И похоже, что правительство Соединенных Штатов, которому я регулярно плачу налоги и которое взамен обеспечивает меня полезной штукой под названием «цивилизация», реально подставило меня в тяжелый час.

К счастью, я принадлежу к еще одному государству — к тому, которое не заставляет меня платить налоги. У него есть полиция, тюрьма, больница, ветровая электростанция и несколько церквей, а также лесничие, юристы, инженеры, чиновники и огромное казино, где мне так и не довелось побывать. Второе государство, страна оседжей, находится милях в двадцати от моего дома, в местечке под названием Серая Лошадь — родине всех оседжей.

Если хочешь дать имя ребенку, жениться и так далее — ты идешь в Серую Лошадь, в Ко-ва-хос-ца. Властью, данной мне народом оседжей Оклахомы, объявляю вас мужем и женой, как говорят в определенных случаях. Если в твоих жилах течет кровь оседжей, то однажды ты пойдешь по одинокому, петляющему проселку под названием «дорога местного значения Е-0320». Правительство Соединенных Штатов выбрало это имя и нанесло его на карту, но проселок ведет в наши владения — в Серую Лошадь.

На проселке даже указателя нет. Но дорогу домой ты и так знаешь.

Мотоцикл вопит, словно кошка, которой наступили на хвост. И когда я наконец врубаю тормоза и резко останавливаюсь посреди дороги, тепло, исходящее от глушителя, поджаривает даже сквозь джинсы.

Я на месте.

И не только я: на дороге полно народа. Оседжи — множество темноволосых, темноглазых, широконосых людей. Мужчины в ковбойках и джинсах, мощные, словно танки. Женщины… ну, в общем, такие же сильные, только в платьях. Люди едут на пыльных «универсалах», старых фургонах, кое-кто верхом. Местный полицейский рассекает на мотовездеходе в камуфляжной окраске. Со стороны кажется, будто люди собрались в турпоездку. Весьма умно с их стороны — ведь у меня такое чувство, что она будет длиться вечно.

Нами руководит инстинкт: если ты получил хорошую трепку, ты мчишься домой, чтобы зализать раны и набраться сил. Это наша родина. Старейшины живут здесь круглый год, в основном присматривают за пустыми домами. Но каждый июнь в Серой Лошади проходит и’н-лон-шка, большой танец, и тогда каждый оседж, который может ходить, и многие из тех, кто не может, возвращаются домой. Такие ежегодные странствия — ритуал, и он остается с тобой до самой смерти. Эту дорогу ты помнишь наизусть.