Роботы Апокалипсиса - [35]

Я останавливаюсь в нескольких ярдах от поврежденного автомобиля, белого седана с номерами Огайо.

— Дети, оставайтесь в машине.

Капот машины смят, словно бумажная салфетка. Сломанный, заляпанный грязью бампер лежит на земле. Двигатель разбит, колеса торчат в разные стороны. Я ахаю, заметив, что один конец ограждения торчит из двери пассажира.

— Эй? — Я заглядываю в окно со стороны водителя. — Помощь нужна?

Дверь со скрипом открывается, и на обочину выпадает молодой, тучный парень с залитым кровью лицом. Юноша перекатывается, встает на четвереньки и заходится в кашле. Опустившись на колени, я помогаю парню отползти от машины; камешки сквозь колготки царапают мне колени.

Затем я заставляю себя заглянуть в машину.

Руль в крови, и из окна пассажира нелепо торчит полоса ограждения, но салон пуст. Слава богу, никого не проткнуло.

Я оттаскиваю парня от машины; растрепанные волосы падают на глаза и слегка развеваются при каждом выдохе. Сначала юноша мне помогает, затем, пройдя несколько футов, падает на живот. Кашель прекращается. Я оглядываюсь: за нами по мостовой тянется след из блестящих капель. На переднем сиденье черная лужица.

Я переворачиваю человека на спину. Его голова безвольно болтается; голубые глаза открыты, губы покрыты какой-то копотью. Парень не дышит. Я опускаю глаза — и сразу же отвожу взгляд: полоса ограждения вырвала большой кусок из его бока. Отверстие зияет, словно на уроке анатомии.

На секунду я слышу только шелест ветра, лижущего языки пламени. Что мне делать? В голову приходит только одно: я сдвигаюсь так, чтобы дети не видели труп.

Внезапно у парня в кармане рубашки звонит мобильник. Заляпанными кровью пальцами я прижимаю к уху телефон. То, что я слышу, уничтожает крошечную искру надежды, которая все еще была в моей душе.

— Кевин, — говорит голос в телефоне. — Это твой отец. Произошло нечто ужасное. Не могу говорить. Встретимся в Индианаполисе, у мотодрома. Мне пора.

Если не считать имени, сообщение то же самое. Еще один несчастный случай. Их становится все больше.

Я роняю мобильник на грудь мертвеца и встаю. Затем, вернувшись в свой старый автомобиль, вцепляюсь в рулевое колесо и сижу так, ничего не видя и не слыша, до тех пор, пока не проходит дрожь в руках.

Затем я включаю первую передачу.

— Дети, мы едем к дедушке.

— А как же Индианаполис? — спрашивает Матильда.

— Про него можешь забыть.

— Но ведь дедушка сказал…

— Это не дедушка. Я не знаю, кто это был. Мы едем к дедушке.

— Тот человек не пострадал? — спрашивает Нолан.

— Он умер, Нолан, — отвечает Матильда вместо меня.

Я ее не упрекаю. Такой роскоши я себе позволить не могу.

Когда мы сворачиваем к дому моего отца, уже стемнело. Шины шуршат по гравию подъездной дороги, и наконец старая машина останавливается. Я, вымотанная, позволяю двигателю заглохнуть. Наступившее молчание кажется космическим вакуумом.

— Снова дома, снова дома, тирлим-бом-бом, — шепчу я.

На пассажирском сиденье Нолан спит на коленях у Матильды, положив голову на ее тощее плечо. Глаза Матильды открыты, лицо застыло — сильный, суровый ангел с копной темных волос. То, как она разглядывает двор, меня пугает.

Я тоже кое-что замечаю. На лужайке следы шин. Дверь-ширма распахнута и раскачивается на ветру. Гараж пуст. Свет в доме не горит. Деревянный забор частично повален.

— Будь смелой, радость моя, — говорю я.

Матильда делает так, как ей велено — впивается в страх зубами, сжимая их так, что он не может пошевелиться. Она стискивает мою руку, а другой рукой крепко прижимает к себе крошечное тельце Нолана. Когда расщепленная деревянная дверь со скрипом отворяется, Матильда не отводит взгляд, не закрывает глаза и даже не моргает. Я знаю: моя малышка будет смелой.

Что бы ни ждало нас за этой дверью.

О Лоре Перес и ее родных не было слышно почти год. В следующий раз они появляются в хронике уже как заключенные лагеря принудительного труда в Скарсдейле, пригороде Нью-Йорка.

Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217

4 Серая Лошадь

«На территории Индейской нации Скакал я на пони по резервации, Ах, Оклахома — родина моя».

Вуди и Джек Гатри, ок. 1944 г.

Час ноль

Полицейский Лонни Уэйн Блантон, находившийся под видеонаблюдением, рассказал это молодому солдату, которого встретил на территории народа оседжей в центральной части штата Оклахома. Если бы не героические действия Лонни Уэйна во время часа ноль, людям, возможно, не удалось бы организовать Сопротивление — по крайней мере в Северной Америке.

Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217

Я все думал про машины — с тех самых пор, как поговорил с парнишкой о том, что произошло с ним и его приятелем в магазине мороженого. Жуткое дело.

Конечно, я всегда считал, что мужчина не должен ходить с «хвостом». Но после того случая я глядел в обе гляделки, это точно.

Три месяца спустя все машины в городе спятили. Мы с Бадом Косби сидим в кафе «Желудь». Бад вещает про свою внучку, которая получила какую-то «пристыжную международную премию», как он это называет. Вдруг с улицы доносятся вопли. Я осторожный, остаюсь на месте, а Бад подбегает к окну и, протерев грязное стекло, выглядывает наружу, уперев подагрические руки в колени. Секунду спустя Бадов «кадиллак» влетает в кафе через витрину — словно олень через лобовое стекло, когда ты делаешь девяносто миль в час по ночной трассе. Во все стороны летят осколки стекла и металла. В ушах звон: секунду спустя я понимаю, что Ронда, официантка, которая стоит тут же с кувшином воды в руках, орет что есть мочи.