Робеспьер - [30]

Талантливый врач и физик, Жан Поль Марат во имя революции отказался от научной карьеры и обеспеченной спокойной жизни, чтобы весь свой темперамент, талант, свой мозг и сердце отдать делу народа. Сила его духа была поразительна. Однажды, в ранней юности подвергнутый несправедливому наказанию, он в течение двух дней отказывался от пищи; запертый в комнате, он выбросился в окно и получил при падении рану, оставившую рубец на всю жизнь. Биться до последнего, но не сдаваться — таков был его девиз. Марат раньше других деятелей революции сумел заглянуть в будущее и сквозь мишуру громких слов буржуазных вождей Учредительного собрания зорко разглядел подготовлявшееся ими предательство. На страницах своей газеты «Друг народа» Марат бичевал двойственную политику Байи и Лафайета и открыто обвинял в измене действительно, продавшегося двору Мирабо. Вместе с тем, одинаково громивший и правых и левых, он верно оценил Робеспьера, проникся к нему большим уважением и воздавал ему должное как журналист, называя его в печати достойным и непоколебимым. Правительство и лидеры крупной буржуазии одинаково боялись и ненавидели Друга народа, всячески преследовали его и неоднократно заставляли уходить в подполье.

Среди прочих газет Максимилиан обратил внимание на «Французского патриота». Газета показалась ему серьезной, и он стал читать ее регулярно. Его интерес возбудило и имя издателя: Бриссо де Варвилль. Бриссо!.. Действительно он где-то слышал это имя, но где же?.. Максимилиан вспомнил обстоятельства своего знакомства с Бриссо лишь тогда, когда однажды лично встретился в клубе с издателем «Французского патриота».

Да, это было давно, почти десять лет назад… По окончании университета юный Робеспьер проходил практику у прокурора парижского парламента господина Нолло. Там-то он и встретился с молодым письмоводителем, который так много рассказывал ему о своих путешествиях и приключениях. Сын трактирщика, проведший молодость в шумном водовороте наполненной авантюрами жизни, Бриссо мечтал стать писателем. Он был красноречив и талантлив. Однако он не понравился в то время Максимилиану. Бегающий взгляд его черных глаз казался неуловимым, во всей его внешности было что-то грязноватое, неопрятное. Таких людей аккуратный Робеспьер всегда старался избегать.

В данном случае он не ошибся. Бриссо оказался человеком неопрятным не столько физически, сколько морально. Двуликий демагог, долго рядившийся в одежды республиканца и демократа, он не был, как показало время, ни тем, ни другим. Его «Французский патриот» провозглашал идеи, от которых их автор впоследствии стал открещиваться. Сейчас ему нужна была популярность, и он завоевывал ее всеми возможными средствами.

И еще одно знакомое имя, прочитанное под заголовком газеты, напомнило Максимилиану о далеких, безвозвратно ушедших годах. Это имя задевало самые чувствительные струны его души, ибо оно принадлежало человеку, который был с ним дружен в дни его поисков правды жизни, в дни, когда он открыл учителя.

Максимилиану показалось, что он мельком видел Камилла Демулена в Версале; теперь у него не оставалось сомнений в том, что его школьный приятель находится в Париже и преуспевает.

Действительно, газета Демулена «Революции Франции и Брабанта» раскупалась нарасхват. Острый, едкий и одновременно шутливый стиль, — которым превосходно владел начинающий журналист, очень нравился парижанам. Кроме того, издателя «Революций» теперь хорошо знали: ведь это был самый горячий из агитаторов Пале-Рояля, бесстрашный трибун, указавший народу на Бастилию! Камилл называл себя «главным прокурором фонаря». В своей газете и брошюрах он издевался над двором и даже — этим он особенно гордился — сумел заслужить ненависть Марии-Антуанетты.

Робеспьер с интересом перечитывал творения Камилла. Он не мог не поддаться обаянию пера своего старого приятеля, но вместе с тем он слишком хорошо помнил его. Читая между строк, Максимилиан чувствовал, что юный трибун любит революцию любовью, слишком похожей на опьянение. Восторженность Камилла не знала меры. А хватит ли у него стойкости и принципиальности, когда родина потребует серьезных жертв?

Старые знакомые Максимилиана встречали своих единомышленников не только в кафе или редакциях газет: все они были связаны с народными клубами, которые начинали играть в Париже все более видную роль.

Особенно демократичным и по составу членов и по идеям, высказываемым с его трибуны, был клуб, основанный в апреле 1790 года на территории старой кордельерской церкви и получивший название «Общества друзей прав человека и гражданина». В обиходе его называли просто клубом Кордельеров. Членские взносы здесь были низкими, а потому зал заседаний был всегда переполнен до отказа. Марат и Демулен были завсегдатаями клуба Кордельеров. Здесь же завоевывал свою будущую популярность оратор с громовым голосом и телом атлета, пока что безвестный провинциальный адвокат Жорж Жак Дантон.

Наибольшей известностью пользовался, однако, Якобинский клуб, которому суждено было стать своеобразным барометром революции. Клуб этот, ранее называемый Бретонским, переехал в Париж вместе с Учредительным собранием. Ему удалось получить помещение неподалеку от места заседаний Собрания, на улице Сент-Оноре, в библиотеке монастыря, принадлежавшего ордену монахов-якобинцев. Здесь клуб был переименован: он стал называться «Обществом друзей конституции», или, в просторечии, Якобинским клубом. Вначале состав клуба был далеко не демократичным: наряду с депутатами в него входили только зажиточные парижане — адвокаты, врачи, писатели, богатые мастера и купцы. Высокий членский взнос ограждал заседания клуба от неимущих масс. Во главе его стояли лидеры различных группировок Собрания, от Мирабо и Лафайета до Петиона и Робеспьера. Сила Якобинского клуба базировалась в значительной мере на его широко разветвленной сети филиальных организаций в провинции, число которых увеличивалось с каждым месяцем. Популярности Якобинского клуба немало способствовало то обстоятельство, что члены клуба заранее обсуждали вопросы, которые затем выносились в Национальное собрание.