Роберт и Арабелла - [11]

Она прислушивалась к гомону цыганского табора, в который они приехали два дня назад. До нее доносился детский смех, беспрерывный лай собак, менее воспитанных, чем Калиф, обрывки зажигательных и печальных песен, голоса людей, говоривших по-цыгански. Она слышала, как Роберт тоже говорит на этом непонятном, загадочном и мелодичном языке.

Изредка он закрывал дверь между двумя подогнанными одна к другой кибитками и разрешал Арабелле выйти из укрытия, чтобы размять кости, но не обращал при этом на нее никакого внимания. Он был занят тем, что сдирал с потолка старой кибитки тканную золотом материю, упаковывал медикаменты и готовился к переезду в новую большую кибитку, которую купил у одного цыгана. Она была раскрашена в желтый и зеленый цвета. Продавец хотел получить взамен кибитку Роберта, но тот отказался расстаться с ней.

Как только Арабелла была готова просидеть еще час или два взаперти, он неизменно закрывал дверь ее темницы на замок. Она вздрагивала всем телом каждый раз, когда слышала за спиной щелчок замка.

Только теперь она начала понимать, что имел в виду Роберт, когда говорил, что привык к независимости и никогда всерьез не заботился ни о ком. Впрочем, с ее появлением в его жизни многое изменилось.

Она сходила с ума от скуки в темной каморке, впадала в ярость, тихо плакала, горько сожалела о том, что согласилась остаться с ним, мечтала сбежать. Казалось, так просто выпрыгнуть из кибитки среди ночи, когда они были в пути, и скрыться в темноте. Ведь первые два дня они ехали только по ночам. С турнира возвращались графы и лорды, поэтому движение на дорогах в это время было оживленным. Она легко могла убежать, прийти в первое попавшееся селение и найти человека, который вернул бы ее в замок за вознаграждение. Роберт даже не сделал бы пытки остановить ее. Наоборот, он был бы рад, если бы она избавила его от своего присутствия, вернув ему утраченную свободу.

Когда он позволял ей выйти ненадолго из каморки – хотя он даже не смотрел в ее сторону, занимаясь хозяйственными делами с мрачным лицом, на котором иногда отражалась ненависть сродни той, какую испытывала она сама, – она видела, как он красив, и на память приходили те редкие минуты счастья, которые он дарил ей. И тогда ее ярость обращалась в желание, а жалость к себе самой – в благодарность к нему.

Сидя взаперти, Арабелла вспоминала, что он предупреждал ее обо всех трудностях, связанных с ее повой жизнью, в том числе и о возможных последствиях их занятий любовью.

– Не забывай, что у удовольствия есть обратная сторона. По крайней мере для женщины.

– Да, – соглашалась она с готовностью, не желая ни о чем задумываться. Такая перспектива казалась настолько далекой и сомнительной в те минуты, когда она лежала в его объятиях, испытав неземное блаженство, которое все еще растекалось по телу теплыми волнами, заставляя сердце учащенно биться.

– Но ведь у тебя есть снадобья и на этот случай?

– Да, и очень эффективные. Правда, они далеко не безболезненны. Я видел женщин, которые их принимают. Отвратительное зрелище. Иногда от них умирают.

– Наверное, можно заранее позаботиться о том, чтобы этого не произошло?

– Я делаю, что в моих силах. Некоторым женщинам везет в этом смысле.

– Будем надеяться, что я из таких. Но как бы там ни было, я не хочу отказываться от тех ощущений, которые ты мне даришь.

Он предупреждал ее и о других опасностях, когда они разговаривали в лесу. Сказать по совести, она была не вправе винить его. Арабелла ценила честность только в самой себе. Равно как и справедливость.

Странно, но она видела проявления тех же чувств в цыгане.

В своем заключении Арабелла пришла к выводу – она слышала, как Роберт ходит взад-вперед по кибиткам, и не один, а с каким-то человеком, который помогает ему перенести на новое место тяжелые сундуки и лохань для мытья, – что хотя он и выдает себя за цыгана, говорит на их языке, знает их нравы и обычаи, но предприимчив и расчетлив не по-цыгански.

Когда он выпустил ее прогуляться в очередной раз, кибитка была пуста, если не считать груды скатанных в трубки персидских ковров.

– Все эти сборы очень напоминают подготовку к войне, – заметила она.

– Именно к ней я и готовлюсь, – отозвался он, не глядя на нее и озабоченно осматриваясь.

– Я слышала такие слова от отца. Ты думаешь как принц крови, а не как простой цыган.

– Выходит, мы, цыгане, – все как один принцы крови. – Роберт внимательно осмотрел кибитку, чтобы ничего не забыть.

– Мы. Цыгане. Да никакой ты не цыган!

– Если нет, то мне не известно, кто я.

Он ткнул носком сапога в свернутый ковер и размотал его.

– Ложись. Я перенесу тебя в другую кибитку. Лежи тихо и расслабься. Вокруг полно любопытных глаз. В этом смысле цыганский табор похож на любое другое поселение.

Он быстро и осторожно завернул ее в ковер так, чтобы не было видно ни волос, ни ступней. Затем поднял ее, взвалил на плечо и понес в новую кибитку. Там он запер за собой обе двери, положил ее на кровать и развернул ковер. Она счастливо и лукаво улыбалась, словно им удалось осуществить хитроумный замысел.

– Я не сделал тебе больно?

– Нет. Это наш новый дом?