Ритуальные услуги - [26]

3

Ну что за лето — с утра было ясно, на небе ни облачка, а теперь, к середине дня, погода круто переменилась, ветер прилежно мел тротуар, вздымая столб серой пыли у приземистого двухэтажного особняка, фасад которого — весь в ремонтных ссадинах и штукатурных заплатах — был закамуфлирован зеленой строительной мелкоячеистой сеткой. Пылил один из сваленных на углу, расползшихся мешков с сухим цементом. Белое облачко, клубясь, завиваясь в спиральных завихрениях, поднималось выше крыш и вязло в утомленной от городского чада кроне каштана.

Я закурил и не спеша направился в сторону смутно гудящей в конце переулка площади и лишь спустя несколько минут понял, что кто-то мне составляет компанию в моем променаде: черный БМВ с тонированными стеклами неспешно шествовал в шаге сзади, точно хорошо выдрессированный пес на поводке за хозяином. Щелчком отправив окурок в груду строительного мусора, я встал на бордюр. Эскортный БМВ послушно причалил к тротуару. Я дернул дверку, наклонился, заглянул в салон:

— Привет, давно не виделись.

Она сидела, облокотившись левой рукой на руль. Правая рука покоилась на спинке соседнего кресла. Жакет распахнулся, и я опять отдал должное тем: аппетитным округлостям, что мягко очерчивались под белоснежной майкой. Движением глаз она указала на пассажирское место. Я уселся в машину, захлопнул дверку.

— Астахов сказал тебе о моем предложении?

— Да.

— И что ты думаешь?

— Ничего.

— Ничего? — Ее рука медленно перебралась со спинки кресла на мое плечо.

— Я давно разучился думать. Все как-то не было повода. Да и вообще, это вредно для здоровья.

— Ну а серьезно? — Она поерзала в кресле, подтянула правую ногу, уперлась коленкой в рулевое колесо, открывая моему взгляду все вплоть до загорелого бедра.

— Кончай, — похлопал я ее по ляжке. — А то нам придется заняться этим прямо здесь.

— Ты не ответил на мой вопрос, — прошептала она, перехватывая мою руку и удерживая там, откуда она намеревалась соскользнуть; кожа у нее была восхитительная — прохладная, шелково гладкая.

— Почему бы и нет, — усмехнулся я, откинулся на спинку кресла и опять почувствовал, на себе ее пристальный взгляд. — Как тебя зовут?

— Тамара.

— Это имя тебе не подходит. — Я присмотрелся к ее смазливой мордашке, в которой доминировало какое-то откровенно кукольное начало. — Давай я буду звать тебя Мальвиной. Ты в самом деле походишь на очаровательную куклу из детской сказки.

— Мальвина? — нахмурившись, переспросила она. — Звучит пошловато, но… А как тебя величать? Пьеро?

Я прикрыл глаза, восстанавливая в памяти облик безутешного, вечно рыдающего и заламывающего руки персонажа с меловым лицом, на котором полыхают аспидно черные брови и пурпурные, со скорбно опущенными углами губки, и покачал головой:

— Если не ошибаюсь, в этой истории был какой-то парень, которого выстругали из сухого полена. Забыл, как его зовут.

— Ты мало на него похож, носом не вышел, но как знаешь… — Облокотившись на руль, она всматривалась в мой профиль, потом подняла руку и дотронулась до моей скулы. Ее пальчик прочертил медленную мягкую линию до подбородка.

Я усмехнулся и скосил глаза:

— Что-то не так?

— Да нет… — раздумчиво протянула она. — Все так. — Она плавно тронула с места, а через минуту мы вкатились в битком забитую машинами площадь и влипли в основательную пробку.

— Почему я? — рассеянно спросил я, поглядывая на соседние белые «Жигули», водитель которых нервно ерзал за рулем, вертя головой и немо шевеля пухлыми губами; судя по характерной артикуляции, концентрация крепких выражений, слетавших с его губ, скоро должна была привести к запотеванию стекол.

— Ты мне понравился, — ответила она. — Ну что? Ты согласен?

— В принципе да. Но прежде мне необходимо кое-что узнать.

— Что именно? — В ее лице возникло деловое выражение.

Я опустил стекло и отдался созерцанию соседа, который, ритмично молотя кулаком по ободу баранки, продолжал высказывать свои соображения на предмет той пробки, в которой мы засели основательно и, видимо, надолго. Стекло в его дверце было тоже опущено, и до меня долетели обрывки его раскаленных словоизвержений.

Самое смешное, что реплика была всего одна — про то, как он имел чью-то мать, — однако он ухитрялся наполнить ее такой бездной настроенческих смыслов и мелодических акцентов, что я пришел в полный восторг. Вот уж не думал, что это расхожее выражение может таить в себе столько интонационных нюансов.

Наконец он успокоился и, обреченно глядя на меня мутными от бессильной злости глазами, внятно закончил свою бесконечную тираду, напитав хрестоматийную фразу каким-то очень негромким, но поразительно глубоким, типично гамлетовским пафосом.

Я сумрачно кивнул ему в знак согласия и закрыл окно.

— Ты что-то хотел узнать, — напомнила она.

— Да, — крайне серьезным тоном заметил я. — Как сложилась судьба твоего мраморного дога?

С минуту она, недоуменно сдвинув к переносице брови, глядела на меня, потом на ее губы наплыла слабая улыбка.

— Ах вон ты о чем! — сочно расхохоталась она. — Да-да, в свое время одна бульварная газетка запустила этот слушок… Ну, на предмет того, что я будто бы состою в интересных отношениях со своей собакой… — Она усмехнулась. — Что ж, все эти слухи, склоки, мелкие подлянки — просто часть той профессии, которой я занималась. Впрочем, все это давно в прошлом.