Ритуальное убийство на Ланжероновской, 26 - [58]

    «Где же у вас доказательства?...- спрашивал с негодованием другой учитель христианской церкви Тертуллиан, – одна молва. Но свойства молвы известны всем… Она почти всегда ложна… Она и жива только ложью… Кто же верит молве?»

    Теперь лживость молвы, обвинявшей первых христиан, ясна как день. Но изобретенная ненавистью, подхваченная темным невежеством, нелепая выдумка не умерла. Она стала орудием вражды и раздора даже в среде самих христиан. Доходило до того, что в некоторых местах католическое большинство кидало такое же обвинение в лютеран, большинство лютеран клеймило кровавым наветом католиков.

    Что же дало нам следствие? Ничего. Тело не нашли, свидетелей опрашивали бегло, не по делу, а по возможности найти подтверждение сумасбродной идее кровавого навета. Как провели дело отдельные полицейские чины?  Халатно. Кто несёт ответственность – господин Маковский. За что господин Маковский в ответе – за то, что не раскрыто преступление, за то, что  не  найден  похищенный    ребёнок  или, не дай Бог, его тело?  Кто похитители, где преступники – в ответе Маковский.

    Мы тут слышали речи общественного обвинителя, прокурора, истца. И что мы услышали – дать утешение несчастной матери, Антонине Стрижак. Несчастная мать нуждается в утешении, но не в жертвоприношении, не в осуждении невинного. Легче ей от этого не станет. А невинный человек, пользующийся уважением и почитанием гражданского общества Одессы, понесёт наказание за несовершенное преступление.

    Вы обратили внимание, как вела себя достойная женщина - мать пропавшего, я подчёркиваю, пропавшего, а не погибшего, ребёнка, Варфоломея Стрижака. Она сказала святые слова: «Я выплакала все слёзы. Мне моего дорогого сына, любимого мальчика никто не вернёт. Я хочу только знать, где и кто его убил, если, не дай Бог, его убили». Могут ли понять её следователь, газетные писаки, собирающие сплетни и слухи, создавая свои подмётные статейки. Она ни разу не произнесла ни одного слова против господина Маковского. Святая женщина.

    Марк Соломонович Гольдштейн долго и значительно говорил о Маковском, о его деле, об отношении простых грузчиков к подзащитному.

 - Объявляется десятиминутный перерыв, - судья стукнул деревянным молотком по столу, встал и вышел из зала суда, захватив с собой папку с делом Маковского.

    Присяжные заседатели тоже дружно встали и вышли из зала суда.

    После перерыва, присяжные заседатели и судья заняли свои места, когда в зале, наконец, удалось установить тишину, судья, обращаясь к Марку Гольдштейну, сказал, что тот может продолжать своё выступление.

 - Господин судья, господа присяжные заседатели, я продолжаю своё выступление  в защиту всеми уважаемого господина Маковского. (Марк Осипович Гольдштейн, когда готовился  к  этой  защите, досконально  изучил речи защитников Бейлиса – адвоката О. О. Грузенберга  и присяжного поверенного А. С. Зарудного. Грузенберг выступал на заседаниях суда  два дня с короткими перерывами в течение пяти  с  половиной часов, Зарудный – два часа. Марк Гольдштейн понимал, что одесская аудитория – не киевская, не выдержит таких длинных речей, поэтому он старался сократить своё выступление до предела. И всё же его укороченная речь длилась почти час).

 - Я продолжаю. Мы отметили, как по святому звучали слова несчастной матери, потерявшей сына. Мы должны ей поклониться в ноги. Мы разделяем горе с несчастной женщиной – матерью. Но что мы имеем в деле обвинения господина Маковского, на основании которого его судят за не совершённое преступление. То, что он не совершал этого ужасного, по словам обвинения, ритуального убийства, мы и разберёмся с вами, уважаемые присяжные заседатели.

    Я спрашиваю, в чём человек провинился? Я не говорю про уважаемого судью, но само обвинение считает твёрдым это положение? Вы слышали собственными ушами, что говорил прокурор и гражданский истец. Зло – это не то, что входит в уши, а то что выходит изо рта. Они говорили, что, так как мальчик пропал – это факт, что пропал он перед самой еврейской Пасхой – это факт, что приносили и уносили большой чемодан в квартиру Маковского – это факт, что уносили чемодан два еврея – это факт, что при обыске на квартире Маковского обнаружили подмётное письмо – это факт, но то, что из этого следует, что Маковский умертвил мальчика, чтобы взять у него кровь для мацы, то - это досужий вымысел обвинителей. Я обращаюсь к господину прокурору – почему Вы не проверили все пекарни Одессы, где  выпекают  мацу, чтобы  обнаружить в ней кровь. Я не говорю про кровь невинного христианского младенца - Варфоломея, а хотя бы следы любой крови и не только человеческой. Отчего вы молчали и не действовали, как положено по принятому в Российской империи процессуальному праву. Почему вы не нашли ни чемодана, ни людей, которые, как предполагают, евреев, уносили из квартиры Маковского этот  чемодан. И  что  было  в том чемодане. От одного того, что этот чемодан был тяжёлым, не следует, что там был труп пропавшего мальчика? Почему Вы об этом не сказали ни слова. Обвинение представляет это судебное дело, как само собой понятное дело о ритуальных убийствах евреями в религиозных целях. Но мы рассматриваем не мировое дело об отношении евреев к применению крови в ритуальных целях, а дело одного обвиняемого в предполагаемом убийстве – Маковского.