Ритуал - [25]

Страх Тины как рукой сняло. Она заметила, сколь бесполезно взывать к состраданию Эрика и разыгрывать беспомощную маленькую девочку, а потому напала. Изо всех сил выгнувшись, она разинула рот, длинные острые зубы щелкнули, метя в его горло. Одновременно она попыталась схватить его за руки.

Эрик рассчитывал на более раннее нападение. Его клинок прошел между ребер Тины и распорол сердце. Девушка не успела даже вскрикнуть, лишь с силой выдохнула. Ее дыхание окружило его белым облачком, ее взгляд, буйный и полный неверия одновременно, погас, тело обмякло, и руки бессильно упали в снег.

Запах ее теплого дыхания не отпускал его. Недавно она съела шаурму, выкурила сигарету и попыталась скрыть ее вонь жвачкой. Коричной.

На мгновение Эрик пожалел, что отнял у нее жизнь. Но Тина была далеко не симпатичным подростком, заблуждавшимся в лесу. Она — одна из них, она подвергла бы опасности других людей и дальше распространила бы заразу.

Из темно-серых туч над Мюнхеном валил снег, над зелеными елями пролетела стая ворон, громко каркая, словно жалуясь, что он убил девушку.

Он еще раз ее осмотрел. Именно такие мгновения он ненавидел больше всего. Мгновения, когда он вынужден убивать. Убивать таких тварей, как Тина.

— Фов, — негромко сказал он и, вытащив у нее из груди кинжал, вытер его снегом. Во всяком случае, в его расследовании появилась отправная точка.

Эрик отнес труп к машине, собрал одежду Тины и вернулся назад к развалинам виллы. Девушку он стащил вниз по ступенькам на кухню — а там застыл как вкопанный.

Из потайного подвала вздымалось облако едкого дыма, Эрик закашлялся, чертыхаясь: тут все же кто-то побывал, воспользовавшись тем, что он отвлекся погоней за Тиной.

Уронив труп на плиты, Эрик спустился по ступенькам к сейфовой двери. Он совершил ошибку, не заперев ее.

— Проклятье! — пробормотал он.

Осторожно переступив порог лаборатории, он щелкнул выключателем. Лампы в потолке не загорелись, ведь электричества не будет, пока он не включит аварийный генератор. Свет от карманного фонарика лег на хаотичную мешанину из обломков тлеющей мебели и дымящихся предметов обстановки. В целом подвал напоминал трехмерную картину Сальвадора Дали. В одночасье погибли все записи отца.

Эрик постарался оценить размах разрушений. Повсюду валялись осколки стекла. Едкая вонь, шипение, дыры в бумагах, CD-дисках и дискетах говорили о том, что тут разлили несколько литров кислоты. Эрик осторожно переступал через лужи на полу. Кислотный коктейль оказался действеннее зажигательных бомб. От обширной базы данных, собранной его отцом, не осталось ничего, пригодного к использованию.

В задней части подвала располагалась маленькая химическая лаборатория, сейчас разгромленная, реагенты из раздавленных колб, смешавшись с кислотой, не оставили ничего, кроме странного стеклянного пузырька, который Эрик нашел под обломками на полу. Эрик замер. Пузырек был самой большой ценностью семьи, много большей, нежели все имущество в разных странах. И тем не менее враги просмотрели пузырек, вероятно, потому, что на первый взгляд он был пуст — лишь толика какого-то засохшего вещества на дне. Рядом с пузырьком лежала почти разложившаяся от кислоты записка. Эрик поднял и то, и другое. Все это он спрячет в надежной банковской ячейке.

Ядовитая вонь жгла легкие. Пора уходить. Затащив труп Тины в подвал, он бросил его там. Как только ядовитые пары развеются, он вернется, чтобы еще раз обыскать лабораторию и избавиться от тела.

Устало он активировал ловушки, задвинул на место купонный шкаф и сел в «порше». Кто бы тут ни побывал, он постарался уничтожить записи отца Эрика и его предков. Последнего охотника из семьи фон Кастеллей этот неизвестный счел, по всей очевидности, меньшей опасностью.

Эрик вернулся в отель в центре Мюнхена, чтобы принять душ и пообедать. После он позвонит нескольким информаторам отца или свяжется с ними по электронной почте, что-бы разузнать что-нибудь об этом Фове. На охоту он сегодня больше не пойдет, сегодня пролилось достаточно крови.

Припарковав «кайен» в подземном гараже, он поднялся на лифте, решительно не обращая внимания на хорошенькую даму, вошедшую с ним кабину. Его преследовало воспоминание о погасшем взгляде Тины. То, что он умел убивать, еще не означало, что смерть ему безразлична. Совсем наоборот.

В номере он сорвал с себя оружие и одежду, принял душ и как был голый растянулся на кровати. Заложив мускулистые руки за голову, примяв влажные черные волосы, он лежал и смотрел в потолок.

Смерть отца, кровь и перестрелки, Жюстина, вывороченные кишки, Тина, вонь трупов, Фов, взметающийся клинок, Упуаут, исполненный ужаса плач, испуганное лицо и лязгающие клыки. Все кружилось странным водоворотом, и проанализировать, осознать происходящее он был не в силах.

Вскочив с кровати, он бросился в смежную комнату, где стоял его раскинутый мольберт. Без него он редко куда-либо выезжал.

Поспешно смешав краски, он лихорадочно рисовал, накладывая черные и красные мазки, закрашивая их желтым, белым. И не переставал, пока не освободился от разъедавшего как яд серого, не выплеснул его на холст. Задыхаясь, он отступил на шаг, чтобы осмотреть свое творение. С грунтованного холста на него смотрели два глаза, глаза Тины, в которых отражались неопределенные страхи.