Ритм-секция - [17]
– Ты знаешь его имя?
– У него, похоже, их несколько, но я не знаю ни одного из них.
– Национальность?
– Тот же самый ответ.
– Как насчет фото?
– Я его не видел.
– Ты не слишком сузил поле поисков?
– Могу сказать одно: помимо тех организаций, которые я назвал, мы с тобой – единственные два человека, которые об этом знают. Хотя нам не следует этого знать.
Сигарета оказалась бессильна улучшить состояние Стефани. Докурив ее всего наполовину, она затушила окурок.
– Это другое дело. Откуда ты все это узнал?
– Меня свели с одним человеком из МI-5.
– Кто он?
– Я не знаю.
Стефани ущипнула себя за переносицу и зажмурилась, пытаясь унять боль.
– Почему он связался с тобой?
– Видимо, обнаружил, что происходит, и решил с кем-то поделиться.
– Но ведь это означает утечку секретной информации. У него нет с этим проблем?
– Я не знаю, что им двигало. Возможно, этим рейсом летел кто-то из его родственников или друзей. Суть в том, что, когда стало очевидно, что террорист находится в Лондоне, МI-5 было поручено наблюдать за ним.
– Почему же его не арестовали?
– Этого я пока не знаю.
– Твой шептун из МI-5 разве не сказал тебе?
– Нет. Я думаю, если б он это сделал, об этом сразу стало бы известно и было бы слишком легко отследить, откуда произошла утечка. Он хочет, чтобы я работал над этим сам, чтобы все выглядело так, будто это исключительно мое расследование. Ему нужно прикрыть себя.
– И ты в это веришь?
– Все больше и больше. Сначала я был настроен скептически. Но не сейчас.
– Почему его выбор пал тебя?
– Он обнаружил, что я готовил серию статей об этой катастрофе. Не так много в мире журналистов, которые все еще работают над этой темой. Для большинства людей это вчерашние новости.
– Но если это правда, то в мире нет такого журналиста, который не проглотил бы такую наживку. Эта история сделает легенду из того, кто узнает всю правду. Он мог бы поручить это дело кому угодно.
– Ему нужен был тот, кому это интересно, а не первый попавшийся журналюга.
– Это он сам тебе сказал?
– Нет, это то, что я думаю, но…
Внезапно на Стефани накатилась жуткая слабость. Перед глазами все расплывалось. Она зажмурилась в надежде, что это пройдет. Увы, не прошло.
– С тобой всё в порядке? – спросил Проктор.
Стефани сглотнула; горло было сухим и горячим.
– Похоже, меня сейчас вырвет…
Она поднялась на ноги, и голова тотчас закружилась. Пришлось даже вытянуть руку, чтобы сохранить равновесие. Проктор взял ее за плечи и быстро отвел в туалет. Оставив ее там, сам вернулся в гостиную, пытаясь не обращать внимания на звуки рвоты. Когда она появилась вновь, кожа ее была серой и влажной, сплошь в капельках испарины.
– Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, чем выглядишь, – сказал Кит.
Мышцы ее живота подергивались.
– Я думала, что это похмелье…
– Сядь. Я принесу тебе воды.
– Через минуту все будет в порядке.
– Сомневаюсь.
Когда Проктор вернулся со стаканом в руке, Стефани надела куртку и потянулась за рюкзаком.
– Что ты делаешь? Куда ты собралась?
– Мне нужно идти.
– Зачем?
– Не твое собачье дело.
– Послушай, тебе некуда идти.
Она сделала было оскорбленное лицо, но затем с вызовом посмотрела на него:
– Я не могу здесь оставаться.
– Почему нет?
Ее глаза ответили на этот вопрос раньше, чем прозвучали слова.
– Потому что у меня нет к тебе доверия.
– Знаешь, у меня тоже нет к тебе доверия. Но я готов рискнуть.
– Тогда ты идиот. Если б ты знал, что знаю я, ты не стал бы говорить такое.
– Думаю, ты права. Но если б в мои намерения входило поступить с тобой по-свински, то я наверняка уже сделал бы это. Можешь уходить, если хочешь. Не стану мешать тебе. Но если пожелаешь остаться, то оставайся.
Как оказалось, Стефани свалил с ног свирепый штамм гриппа. Проктор предложил ей свою кровать, но она отказалась, предпочтя диван. Кит варил ей суп, приносил чай, давал аспирин. Стефани была угрюма и молчалива. Целых четыре дня она практически только спала. Температура постоянно скакала, и первые двое суток ее все время рвало. Голова раскалывалась от боли. Все тело ломило. Это было похоже на наркотическую ломку, вот только разрушительным веществом была сама Стефани, а ее тело отвергало все стороны отравленной жизни. В какой-то момент Проктор хотел вызвать ей врача, но Стефани решительно настояла на том, что врач ей не нужен. Когда на пятое утро она проснулась, то поняла, что идет на поправку.
Проктор готовил кофе. Не растворимый кофе, а настоящий, заваренный молотый. Стефани, словно зачарованная, наблюдала за простыми ритуалами приготовления, от размалывания зерен до разливания готового напитка по чашкам. Она отметила про себя, что Проктор аккуратист до мозга костей. Это было видно по тому, в какой чистоте он держал квартиру и с какой заботой относился к собственной внешности. Вокруг него не было никакого хаоса, и что-то подсказывало ей, что он не допускал хаоса и внутри себя.
Они вернулись в гостиную. На небольшом столике лежали две пухлые папки, открытый скоросшиватель и увеличенный цветной снимок «Боинга-747». Фюзеляж и двигатели были темно-синими. Из крыла вырастали три огромные ярко-красные буквы: NEA, «Северо-Восточные авиалинии». Буквы тянулись от брюха и дальше вперед почти к самой кабине экипажа. На хвосте был белый круг с двумя стрелками, смотревшими из центра одна на север, другая – на восток.
