Ритка - [57]

«Н-да! — протянул он тогда про себя. — С такими не очень-то развернешься. Неужели нельзя было подобрать людей помоложе, пожизнерадостней, наконец?»

— Нельзя, — как позднее выяснит он. — Нет людей. И не очень-то они рвутся в его ПТУ. Сказывается удаленность училища от центра города.

Его, например, очень удивило, что помощником директора училища по хозяйственной части оказалась как раз молодая и миловидная женщина в кружевной блузке. Светлые волосы были собраны у нее на темени в большую гладкую шишку. Он принял ее за учительницу. А зам окончила кооперативный техникум и была по специальности товароведом. В ПТУ она пришла исключительно потому, что жила рядом: у нее собственный дом с обширной усадьбой, дети ходят в школу, она нет-нет да забежит присмотреть за ними.

— Потому и мучаюсь тут, — объяснила заместительница, потупив простодушные голубые глаза.

Позднее он выяснил: не только поэтому.

В сопровождении этой женщины он прошелся по «группам», так здесь называли спальные комнаты. Девочки были на занятиях, кровати застланы грубошерстными серыми одеялами. Он потрогал: колючие. Вместо пододеяльника полагалась простыня. И простыни, и наволочки особой белизной не отличались. Между кроватями коричневые тумбочки — одна на двоих. В этих тумбочках девочки хранили свои личные вещи. Полы темные, тусклые. Панели унылой голубизны.

Из спален прошли в комнату отдыха. Она окончательно вывела его из себя. Довольно просторная, стены увешаны плакатами. Висела старая, еще первомайская стенгазета, а в переднем углу, как назвала его зам, стенд — наклеенные на картон фотокарточки: девочки в классах, в мастерских, на поляне под соснами. Посреди комнаты стол под выцветшей, когда-то зеленой скатертью и возле него несколько тяжеленных колченогих стульев. И все. Ни занавесей на просторных окнах, ни цветов.

— Какая же это комната отдыха? — высказал он свое недоумение. — Как тут отдохнешь? Так неуютно, так…

— Сами же они виноваты! — заторопилась зам. По ее нежному лицу пошли красные пятна. — Растащили все, разломали… Телевизор? Я его в ремонт сдала.

Директор признался доверительно:

— Может, и дотянул бы? Эти два года. Никто ничего не хочет. Одни тащат, — директор так и сказал, с ударением на последнем слоге, — разве за всеми углядишь? Другие… если за что и возьмутся, то из-под палки. А эти, — показал он кивком круглой лысеющей головы в сторону спального корпуса девочек, — все одно дикие. Ну, сами потом узнаете. Лучше в тигрятнике работать.

Директор явно устал и, несмотря на всю удрученность своим увольнением, торопился оставить опостылевший ему пост. Напомнил ему:

— Дети же они еще. Девочки. С четырнадцати по семнадцать. У меня дочь на третьем курсе института, так что она? Совсем глупенькая еще.

— Де-е-ти? — протянул бывший директор. Усталость сошла с его круглого, потного лица. — Дети!.. А ну, пойдемте, взгляните сами.

В столовой как раз обедали две группы. Сентябрьское солнце щедро заливало помещение, благо на всех четырех окнах не было штор, и оттого, наверное, убожество обстановки и утвари так ударило по глазам: все те же грязно-голубые панели, что и в спальнях, затоптанный пол, замызганные столы, громоздкие коричневые стулья вокруг них. На столах жестяные тарелки с гречневой кашей-размазней.

Разумеется, девочки тотчас же обратили на них внимание. Они, без сомнения, были уже осведомлены о том, кто он, Копнин, такой, и теперь одни смотрели на него с откровенным любопытством: а ну-ка, что ты за птица? Другие с насмешкой и вызовом. В глазах третьих было глухое безразличие. Да, чего-чего, а условностей здесь явно не существовало! И это понравилось. Терпеть не мог лицемерия и фальши, и теперь при виде этих не очень-то дружелюбных лиц пришло вдруг чувство уверенности, что он найдет общий язык с девочками, как бы ни пугал его своими рассказами бывший директор. Им просто-напросто нужно побольше внимания, этим детям!

Не прошло и недели, как он уже не без горечи посмеялся над этими своими мыслями.

Они и внешне отличались от учениц обычных школ, он не сразу понял чем. Одеждой? Вместо коричневых школьных платьев с черными передниками на девочках были темные юбки и блузки строгого покроя. Лишь спустя какое-то время сообразил: прически! У одних прически были слишком высокие, громоздкие, другие же распускали не всегда вымытые, спутавшиеся космы по плечам. Что еще бросалось в глаза — это излишний грим. Губы девочки не красили, а вот глаза подводили так, что юношеская свежесть и привлекательность лиц начисто пропадала.

Они с бывшим директором прошли через столовую и задержались у окна неподалеку от последнего стола. За ним сидели трое, а четвертая девушка еще только отошла от раздаточной с тарелкой каши и стаканом киселя в руках. Опуская на стол тарелку и стакан, она нечаянно смахнула рукавом ложку. Наклонилась поднять ее и выругалась. Алексей Иванович решил сначала, что ослышался, но девушка так дерзко посмотрела на него, так вызывающе сощурила открытые карие глаза, что стало ясно: нет, не ослышался. Девушка была хороша собой: чистая молочно-белая кожа, тонкий профиль. Темно-русые волосы уложены пышной башней, на шею падают трубочки локонов, оттеняя ее белизну.