Рисунок с уменьшением на тридцать лет - [35]

Милый, милый начальник. Он был отличным душемером, погрешность которого равнялась нулю; камертоном, чутко реагировавшим на скрытую подлость, – им можно было поверять строй человеческой души. Бывало, если на вопрос, «нравится ли тебе такой-то», он замялся, не отвечая ни да, ни нет, будьте уверены – такой-то таит в себе качества сомнительного свойства. И насчёт того типа, что заставил её целый рабочий день рыдать под лестницей особняка, начальник не ошибся, хотя видел типа всего один раз. Правда, ей тогда очень хотелось обмануться…

Однажды начальник поставил вопрос ребром, но для неё это было невозможно: с ним весело флиртовалось на работе, где он видел черту, через которую переступать не следует, но на воле любезный сердцу человек быстро удалялся в хмельную даль, и никаких границ уже не существовало…

Однажды, взявшись за руки, они культурно гуляли, как положено в Парке культуры, но потом, на подходе к её дому, он потерял всякое терпение и, не проводив до подъезда, умчался в другую сторону – душа горела…

Когда она подала заявление «по собственному желанию», начальник несколько дней молчал, храня бумагу под грудой папок; потом, понимая тщетность уговоров, всё же, на всякий случай, предложил немедленное повышение в должности и зарплате, хотя прекрасно знал причину, по которой она уходила на понижение в том и другом…

Милый, милый начальник… Они не виделись несколько лет… И вот однажды утренний звонок общей сотрудницы… То, что лежало в гробу, даже отдалённо не напоминало начальника, так же, как полная, степенная, неплачущая женщина, приглашавшая на поминки, – его некогда юную дочь, которую он и любил, и мучил…

И снова всё это вспоминается, когда на улице не зима-не лето, мороз-не мороз, человек в другом конце большого города, а рядом – его «объект», который он придумал и построил. И вот уже жизнь проходит, начальника давно нет, а объект всё стоит, и даже коррозия его не берёт. Дымит, кряхтит архаичный монстр, все еще отапливая доживающие свой век пятиэтажные бараки с отдельными квартирами, куда в своё время переселили измученных обитателей перенаселённых подвалов и коммуналок…

Женщина затянула потуже башлык, сжала внутри варежек замерзшие пальцы и тоскливым взглядом посмотрела на дымящиеся трубы. И вдруг над одной из опоясывающих монстры металлических площадок увидела маленький белый флажок с нелепой надписью «ЗА НЕРЖАВЕЮЩЕЕ БУДУЩЕЕ».

«Что за лозунг? Кто это так странно шутит? Какая-то нечеловеческая формулировка», – подумала женщина, разжала пальцы, сунула руки в карманы и направилась к метро.

Флажок со странной надписью реял над районом. Мимо лампочки в двести свечей (подумать только – вместо одной лампочки могли бы гореть двести свечей!) с бешеной скоростью проносились и пропадали во тьме мириады мелких снежинок…

.

VI

Ни одно предновогодье не казалось Катерине столь мистическим, как это. Неужели через несколько часов наступит непостижимо длинный срок, когда все даты будут начинаться словами «две тысячи»? И когда-нибудь так же, как эти, истекут последние сутки две тысячи девятьсот девяносто девятого года?.. Странное состояние. Всё время бьёт мелкая дрожь…

В знакомом дворе, как всегда, тихо, пусто, пахнет старыми стенами. Отремонтированные и покрашенные качели, чуть припудренные снежком, покачиваются, как часовой маятник. «Ветер, ветер, ты могуч», – произнесла Катерина вслух, посмотрев на мятежное небо: казалось, снежные тучи, несущиеся с юга на север и с севера на юг, того гляди столкнутся и высекут небывалую молнию, которая сожжёт вселенную.

Подняв глаза, Катерина увидела весёлое лицо братца, машущего ей из окна, а на ветках дерева, дотянувшегося до окон отцовской квартиры, – гирлянду разноцветных, мигающих, качающихся вместе с ветками огоньков.

Дверь открыл Кирюшка. Из кухни вышла Сашенька, руки у неё были по локоть в муке. Катерина поцеловала мачеху.

– Неужели сама пироги печешь? А почему не заказала у Худяковых? (На Яузском бульваре недавно открылась кондитерская Худяковых, возродившая искусство рулетов с маком).

– Решила всё сделать по старинке: возня, пуховое тесто, запах на весь дом.

– Я тебе сейчас помогу.

Отца дома не было – он поехал в Коломну за бабушкой, которую уговорили встретить этот единственный в своем роде Новый год в Москве.

У окна стояла украшенная в лучших традициях дома ёлка – чего только на ней не было! Хлопушки всех размеров и мастей с сюрпризами, шоколадные фигурки, маленькие куколки в пышных юбочках от художницы из Саратова, чёрные шары с мерцающими звездами из Парижа, множество разноцветных лампочек, отражающихся и умножающихся в специальных отражателях. Над верхушкой, едва касаясь её пухлым нейлоновым животиком, парил розовый ангел, трубя в рожок благую весть. Электрические провода тянулись за окно; мигающая гирлянда обвила, опутала голые ветви высокого, худого дерева, не давая ему погрузиться в сгущающиеся таинственные сумерки.

Около пяти вечера в дверь позвонили. «Ура! Папа!» – крикнул Кирюшка и первым бросился в переднюю…

…Волнуясь, подошла Людмила вместе с мужем к знакомому подъезду – скоро двадцать лет, как они выехали из этого дома. Он стал другого цвета, в подъезде красивые двери. Как завидовала Людмила одноклассникам, жившим в километровых коммуналках бывших доходных домов – шикарные лифты с зеркалами, просторные лестницы, лепные потолки, ванные комнаты…