Рисунки на крови - [2]

Но это были совсем не несколько слезинок, как когда умер их старый пес Чокнутый — еще в Остине. Глубокие рыдания-спазмы, от которых папино лицо стало ярко-красным, и из его носа на ногу маме падали сопли. Так, как плакал Диди, когда ему было больно или очень-очень страшно. Но Диди только три года. А папе — тридцать пять.

Нет, Треву не хотелось возвращаться в Новый Орлеан и не хотелось, чтобы мама или Диди оставались там. Он хотел, чтобы они все были вместе и ехали туда, куда они едут сейчас. Они проехали указатель, на котором было написано ПОТЕРЯННАЯ МИЛЯ, Тревор прочел его вслух. Он в прошлом году научился читать и теперь учил Диди

— Прекрасно, — сказал папа. — Ну просто прекрасно. Нам удалось не просто потеряться на трассе больше чем на милю — мы, черт побери, нашли милю.

Тревору захотелось рассмеяться, но, судя по голосу, папа не шутил. Мама промолчала, хотя Трев знал, что она жила в этих краях в детстве, когда ей было столько же, сколько ему. Интересно, рада она, что вернулась? Сам Трев считал, что в Северной Каролине красиво — сплошные огромные старые деревья и зеленые холмы. И длинные петляющие дороги, которые как черные ленты разворачиваются из-под колес “рэмблера”.

Мама, правда, рассказывала ему о месте, о котором она помнила с детства, называвшемся вроде бы Дьяволов Пятачок. Тревор надеялся, что они его не увидят. Дьяволов Пятачок — это такой круг посреди поля, на котором не растут ни трава, ни, цветы, куда не заходят звери. Если бросить в этот круг ночью мусор или палки, к утру они исчезнут, как будто их отшвырнуло раздвоенное копыто и они приземлились аж в самом аду. Мама сказала, что считается, будто Дьявол топчется по этому месту всю ночь, придумывая, какое зло совершить на следующий день.

(“Вот-вот, забивай им голову, черт побери, христианской дихотомией, отрави им мозги”, — сказал папа, и мама послала ему “птичку”. Тревор очень долго считал, что “птичка” это что-то вроде “пацифика” — может, означает, что ты любишь Чарли Паркера, — и он ходил, счастливо показывая всем и каждому “птичку”, пока мама не объяснила ему, что это значит.)

Но Тревор решил, что даже Дьявола нельзя винить за то, что он хочет здесь жить. Тревор думал, что это самое красивое место на свете.

Теперь они ехали через город. Дома казались старыми, но совсем не страшными, как в Новом Орлеане. Большинство было из дерева, так что казались уютными и добрыми. Он увидел старомодную бензоколонку и забор из колес от повозки. На другой стороне улицы мама заметила группу подростков в бусах и попиленной джинсе. Один парнишка отбросил за спину длинный роскошный хайер. Постояв на тротуаре, ребята вошли в музыкальный магазин.

— Похоже, здесь есть какая-то своя тусовка. — Мама указала на них папе. — Возможно, здесь стоит остановиться.:

— Да это ж Трахозадвиль. Ненавижу южные городишки — стоит тебе здесь поселиться, и через три дня все уже знают, откуда ты, и на что живешь, и с кем спишь. — Папа погладил рулевое колесо; потом его пальцы конвульсивно сжались на баранке. — Думаю, мы таки доберемся до Нью-Йорка.

— Бобби, нет! — Мама положила руку на плечо папе. На солнце блеснули серебряные кольца. — Ты же знаешь, что машина столько не протянет. Что, если мы застрянем где-нибудь посреди трассы? Не хотелось бы идти стопом с детьми.

— Нет? Ты предпочитаешь застрять здесь? — Теперь папа отвлекся от дороги, чтобы уставиться на маму через черные очки, скрывавшие его светло-голубые глаза, так похожие на глаза Тревора. А вот у Диди глаза были мамины — огромные и почти черные. — Что мы тут будем делать, Розена? А? Что я буду делать?

— То же, что и везде. Рисовать. — Мама не смотрела на папу; ее рука все еще лежала у него на плече, но голова была повернута к окну, она глядела на Потерянную Милю. — Мы что-нибудь снимем, я найду какую-нибудь работу. А ты будешь оставаться дома с детьми, и нажираться здесь будет негде, и ты снова начнешь рисовать комиксы.

Было время, когда Трев встрял бы в разговор на стороне мамы, может, даже попытался бы подбить на это Диди. Ему правда хотелось остаться здесь. От одного вида этих мест внутри становилось так спокойно, а вовсе не сдавленно и больно, как в Новом Орлеане и иногда в Техасе. Он видел, что и мама здесь выглядит счастливой, во всяком случае, настолько, насколько она теперь вообще бывала счастлива.

Но он был не настолько глуп, чтобы прерывать родителей, когда они “дискутировали”. Вместо этого он стал глядеть в окно, изо всех сил надеясь, что они перестанут. Если бы только маме понадобились сигареты или если бы Диди запросился пи-пи или еще что. Его братик играл обтрепанной штаниной шорт, думал о чем-то своем и даже не замечал города. Трев ткнул его в руку.

— Диди, — прошептал он углом рта, — тебе не нужно снова пи-пи?

— Не-а, — серьезно и слишком громко проговорил Диди. — Я в прошлый раз ходил.

— Черт побери, Тревор, — папа ударил ладонями по баранке, — не подзуживай его слабый мочевой пузырь! Ты знаешь, что значит останавливать машину каждый час? Это значит, что ее снова приходится заводить. А ты знаешь, что происходит, когда заводишь машину? Она жрет бензин. А это стоит денег. Так что решай, Трев, ты хочешь остановиться поссать или хочешь сегодня ужинать?