Рискованное пари - [5]

Оливер вырос свободолюбивым парнем с сильно развитым чувством собственного достоинства. Учился он в пригороде Омахи, но, перейдя в старшие классы, поступил в одну из частных городских школ. Роскошествами родители его не баловали – в семье Мелвин в них никто и не нуждался.

За первые два семестра в колледже заплатил отец. Перед вторым же курсом, когда у старика зашалило сердце и он впервые попал в больницу, а семейные дела резко пошли на спад, Оливеру, чтобы собрать нужную сумму, пришлось целое лето проработать в «Макдоналдсе», а по вечерам выполнять отцовские обязанности.

К деньгам он был почти равнодушен, но прекрасно знал им цену и умел найти выход из любой ситуации. В Кэмдене у него сложилась репутация человека, который не боится потерять все и в любой момент начать жизнь заново, практически с нуля, – угрозы папочки-миллионера, способного в наказание в любой момент лишить тебя деньжат, над ним не нависали. Вот Оливер и позволял себе жить как хотел: мог устроить в своей комнате шумную вечеринку на целый уик-энд, учинить драку или поругаться с профессором.

Преподаватели быстро его прощали: у него был редкий дар скульптура, и в том, чтобы колледж он благополучно окончил, был заинтересован сам ректор. Студенты относились к Оливеру с уважением, даже те, кто когда-то получил от него по шее, твердо знали, что без веской на то причины Оливер Мелвин рук не распустит. А еще он пользовался огромным успехом у девчонок. Его мужественность, самостоятельность и, наверное, бесшабашность сводила их с ума.

– Да ладно, не кипятись, – примирительно произнес Питер. – Про Энн Верлен я вспомнил просто так, шутки ради.

– Энн красивая, спору нет, – с прежним пылом продолжил Руди. – Тем не менее все мы давно знаем, как она выглядит и на что способна. Первокурсницы же тайна за семью печатями. Пока никто из нас понятия не имеет, чего от них ждать, на что надеяться.

– Надеяться? Тебе-то? – Питер театрально схватился за живот и опять разразился язвительным хохотом. – Не смеши, Человек-факел!

Кличка Человек-факел закрепилась за Руди с начала первого курса. Как-то раз его сосед по комнате, Харальд Уэлч, обнаружил на комоде Руди стопку комиксов. На следующий день все отделение обращалось к бедняге не иначе как Человек-факел.

– Да пошел ты! – Руди махнул на Питера рукой и вновь отвернулся. Его узкое лицо просияло. – В этом году первокурсницы вообще необыкновенные. Особенно одна, черненькая такая, с чудной стрижкой…

– А, да, насчет этой я с тобой согласен, – сказал, успокоившись, Питер.

– По-моему, я тоже ее видел, – произнес Куртис, сделав очередной глоток пива. – Не то чтобы писаная красавица, но в глаза бросается, черт его знает почему. Может, потому что так независимо и гордо держится?

Уэнди подняла голову, взглянула на него не то рассеянно, не то задумчиво и тихо заиграла что-то медленно и печальное. Все опять подумали, что у них с Куртисом любовь, но не заострили на этой мысли внимания.

– Такое впечатление, будто, глядя на всех вокруг, эта девочка никого не видит, – проговорил Питер, наконец оставляя язвительный тон. – По-моему, к такой не то что прикоснуться, но и подойти далеко не всякий осмелится.

– Точно, – согласился Руди, вновь отбрасывая обиду и поворачивая голову. – Волосатик, что вчера танцевал с ней рядом, буквально поедал ее глазищами, а она его словно не замечала. Интересно, куда они направились, когда исчезли с вечеринки?

Только не к черненькой в комнату и не к волосатику. Во всяком случае, не в постель, – сказал Питер, садясь на кровати. – Готов поспорить, она его отшила.

Оливер, которому сегодня было не девчонок, неожиданно стал прислушиваться к обсуждению «черненькой». Главным образом потому, что из массы первокурсниц все его приятели выделили именно эту, причем, когда Руди только упомянул о ней, и Куртис, не особенный охотник до женщин, и Питер без лишних объяснений поняли, о ком идет речь.

– Мне тоже кажется, что волосатику ничего вчера не перепало, – произнес Руди так сочувственно, будто переживал за длинноволосого большеглазого парня, как за себя. – Кстати, кто он такой?

– Тоже первокурсник, – ответил Куртис. – С какого отделения – бог его знает!

– Интересно, как эту крошку зовут… – мечтательно протянул Питер. – А, впрочем, какая разница? – Он засмеялся. – Нам все равно не видать ее как собственных ушей. Она – птица редкая. Явно недотрога и наверняка не пьет. Может, где-нибудь в Филадельфии у нее есть жених – разумеется, правильный и состоятельный, – и, отучившись в Кэмдене, она вернется к нему никем не тронутая.

Перед глазами Оливера возник расплывчатый образ девушки с закрученными жгутом и уложенными в художественном беспорядке черными прядями волос. Гордо поднятая голова, открытый взгляд… Пестрая безрукавка поверх белой водолазки, коротенькая юбка, длинные стройные ноги. Да-да, он где-то видел эту девушку совсем недавно, может вчера и даже, наверное, не раз… Или… Зря после разговора с матерью он так много выпил… Очень зря.

– В Кэмдене, да и в других колледжах, любая недотрога со временем сильно меняется, – рассудительно заметил Куртис. – Вспомните, какой была наша Хилари – тихоня, скромница. А в кого превратилась к концу первого семестра? Да без нее теперь не обходится ни одна вечеринка.