Рискнуть и победить - [69]

— Вы в этом, похоже, разбираетесь лучше меня. И лучше Комарова.

— А заявление написать?

— Он писал. Даже в Москву ездил. Без толку.

— Ничего удивительного. Для такого обвинения нужны доказательства.

— Вы не поняли меня. Он никого не обвинял. Он хотел потребовать самого тщательного расследования, чтобы подтвердить подозрения или окончательно их рассеять.

— Чьи подозрения?

— Вопрос «Кому выгодно?» задавал себе не только Николай Иванович. В Таллине тоже об этом думали. И до сих пор, вероятно, думают. Эта мысль была для него невыносима. Он очень доверчиво, как-то даже по-детски, воспринял демократические идеалы новой России. Мы много говорили об этом. Он предлагал мне включить этот запрос в нашу предвыборную программу.

— И вы отказались?

— Я в это не верил.

— Антонюку и жириновцу он тоже предлагал?

— Исключено. Они для него не существовали.

— Губернатору?

— Возможно.

— И тогда он решил, что заставит себя слушать, — заключил я. — Вам и сейчас его подозрения кажутся бредом?

Мазур только развел руками.

— Cui prodest? Это наводит на очень серьезные размышления.

— Есть еще кое-что, что наводит на размышления, — заметил я.

— Что?

— Убийство Комарова.

— Боюсь, что вы правы.

— Еще один вопрос. Показывал ли вам Николай Иванович какие-либо документы, которые могли иметь отношение к взрыву? Пусть не прямое, а косвенное.

— Документы? — переспросил Мазур. — Нет. Я же говорю, что у него не было и не могло быть никаких документов.

— Некто неизвестный передал Николаю Ивановичу пачку документов в большом коричневом конверте. Я не знаю, что это за документы, но думаю, что они были причиной смерти Комарова. Вы видели их у него?

Мазур подумал и уверенно покачал головой:

— Нет. Я не видел у него никаких документов. Можете положиться на мое слово.

Никаких. И ничего он мне о них не говорил. А теперь, прошу вас, поедем. Если можно, быстрей. Мне не хотелось бы опоздать. Это очень ответственная для нас передача.

* * *

Без трех минут пять я высадил Мазура у проходной телестудии. А перед этим спросил:

— Вы где служили, Игорь Борисович? Десант? Морская пехота?

— Нет. Во внутренних войсках. Под Сыктывкаром. В лагерной охране.

Так вот откуда у него привычка так курить. Что «зек» в зоне, что «попка» на вышке. И снег тот же. И дождь тот же. Надо же, на всю жизнь сохранилась. Или он так курит, только когда волнуется?

— А почему вы спросили? — поинтересовался Мазур.

— У вас завидная выдержка, — объяснил я.

— Выдержка? — переспросил он. — Да когда вы впихнули меня в машину, я попросту о…л!

— Как?! — поразился я.

— Да так. Просто о…л, и все.

А вот тут и я. То же самое.

— Откуда у вас такой синяк? — уже выйдя из машины, спросил он. — Когда я садился, его вроде не было.

— Был, Игорь Борисович, был.

От проходной к нему уже бежал Эдуард Чемоданов, возмущенно поблескивая своими левоэсеровскими очочками.

— Вы меня режете! Через двадцать минут эфир! Бегом в гримерку!

Они проскочили проходную и потрусили через асфальтированный двор к приземистому зданию телецентра, стоявшему чуть поодаль от вышки.

Оба с бороденками.

Как два козла.

II

Cui prodest.

Как говорил таких случаях один незнакомый, но глубоко симпатичный мне охранник по имени Степаныч: «Голуба-мама!»

Странно как-то эта «шестерка» стоит. Все «москвичи» и «жигулята» телевизионщиков сгрудились у проходной, а эта в сторонке. Будто специально выставлена для угона.

Вохровец ее захочет — не увидит. Даже когда открывает ворота. Как сейчас, перед «газелью» с синим тентом и надписью на боках «Продукты».

«ВАЗ-2106». Светлый беж. Не по здешнему климату цвет. В тумане ее даже днем не сразу разглядишь. А уж вечером, да если туман… И тут меня словно садануло под дых.

И включился хронометр.

Какие цифры бегут на дисплее, я не знал. Знал только, что они мелькают, как сотые доли секунды на олимпийском табло в финале спринтерского забега.

И идут на убыль.

А в конце — ноль.

Я перемахнул через борт «газели» и плюхнулся на железный пол между картонными ящиками и молочными флягами. А когда «газель» въехала на территорию и остановилась на грузовом дворе с тыльной стороны телецентра, соскочил и вбежал в здание.

Сердце у меня молотило, как… Где тут что?

Ну не учили нас штурмовать телецентры!

Ткнулся в одну дверь. Заперто. В другую. Лестница. Взлетел на второй этаж.

Длинный тусклый коридор с одинаковыми дверями по сторонам. Одна открыта. Мотки киноленты, стол с экраном. Монтажная? Никого. У двери тележка на резиновом ходу с плоскими жестяными коробками. Синий халат на ручке. Азбука выживания: все, что движется, съедобно, попал в сортир — маскируйся говном. Натянул халат поверх плаща. Маловат, но тут не «Ле Монти». Рванул по коридору, толкая перед собой тележку.

Еще одна лестничная клетка. Проскочил. Стоп, кто-то там был. Точно. Девица в белом халате. Курит. Странное что-то курит. Испугалась, спрятала сигарету за спину. Травку, что ли? Похоже на то. И морда наглая от испуга. Ну, Амстердам.

— Миленькая, где здесь гримерка?

— Да тебе никакая гримерка не поможет. — Вот зараза. Но снизошла:

— Прямо, направо, в другом конце от эфирной. Новенький, что ли?

Знать бы еще, где эта эфирная.

Еще коридор. Такой же длинный и тусклый. Прямо фильм ужасов, а не телестудия.