Рискни ради любви - [37]

— Да уж, этот джентльмен заслуживает медали за смелость. — Фредерико Беллазони отвернулся от одной из стеклянных витрин и поднял бокал с вином в знак приветствия.

— Отличное предложение! — Глаза Дуайт Дэвиса вспыхнули. — Уверен, нам удастся сделать медаль из римской монетки и какой-нибудь…

— Синьор Беллазони просто пошутил, — сказал Джек, с недоумением взглянув на льстивого итальянца. Затем он перевел взгляд на полку, где были выставлены мраморные фрагменты. — А теперь скажите мне: это обломки статуй Сулис Минервы[10] из храма, который находится здесь, в городе?

Как Джек и надеялся, двое ученых быстро отвлеклись от темы разговора и принялись подробно рассказывать историю богини и ее изваяний. Фредерико из вежливости несколько минут слушал их, а затем направился к столику с бутылками, где весело болтали несколько человек.

Наконец подали ужин, собравшиеся начали произносить тосты. Едва сдерживая желание посмотреть на карманные часы, Джек попивал вино и старался обращать внимание на пожилую жену члена местного отделения общества, которая подробнейшим образом описывала ему вооружение древнего центуриона. Впрочем, вокруг было много и других дам. Их звонкий смех то и дело оживлял монотонное гудение мужских голосов.

Что касается Алессандры делла Джаматти…

Джек огляделся по сторонам. Она приехала довольно поздно, и ее тут же окружили друзья-земляки. Они все еще ухаживали за ней, и, судя по смешкам, улыбкам и быстрой итальянской речи, вся эта компания очень неплохо проводила время.

Джек зацепил пирожок с омаром и сделал знак лакею подлить в его бокал вина.

Алессандра так старательно улыбалась, что у нее даже заболели щеки. Но тут у нее заболела голова, застучало в висках. А ведь она никогда не страдала головной болью!

— Хочешь попробовать фазана в сливочном соусе, Алесса? — спросил Орричетти. — Мы наслушались рассказов о том, как плохо готовят англичане, но фазан у них вышел отлично.

— Спасибо, Пьетро, но у меня и без того тарелка полна еды, — ответила маркиза.

— Да, но ты почему-то ничего не ешь. — Граф погрозил ей пальцем. — Придется мне пригласить тебя в свою резиденцию и приказать кухарке приготовить феттучини Альфредо.

Алессандра заставила себя усмехнуться.

— На такой диете я скоро располнею, как принц-регент, — сказала она. — Но пока ты здесь, тебе непременно следует попробовать девонширские сливки. Даже французы вынуждены признать, что они великолепны на вкус.

— Да, но все эти английские яства не идут ни в какое сравнение с моцареллой ди Буфала из Казерты! — воскликнул профессор Мариэлло.

— Но сыр чеддер не так уж плох.

Губы Алессандры дрогнули. Итальянцы говорили о еде почти также много, как и о политике. Неудивительно, что обсуждение всевозможных блюд продолжалось до конца ужина.

В соседней комнате расставили карточные столы, и гостям предложили сыграть в вист, попивая чай. Алессандра от игры отказалась, предпочла сесть за пианино, стоявшее в тени пальм, высаженных в кадушки.

Она заиграла, выбрав мелодию, которая лучше всего отражала ее чувства. Возможно, стоило бы сыграть не Бетховена, а Вивальди, мрачно подумала она. Тьма против света. Конфликт, отражающий ее собственное настроение.

Лорд Джеймс Джекхарт оказывал на нее весьма странное действие. Ей хотелось избавиться от него, как и от любого аристократичного индюка — богатого, тупоумного дилетанта, который быстро бы утомился от строгой дисциплины, необходимой на раскопках. Но ей все труднее и труднее было так относиться к нему. Незадолго до ужина Дуайт Дэвис показал всей итальянской группе акварельные рисунки Джека с архитектурных сооружений.

Работы оказались великолепными.

Как и сам лорд Джеймс, его рисунки обладали удивительной мужской грацией. Они были сильными. Уверенными. Детали, выписанные с большой изысканностью, однако, не казались нарисованными женской рукой. То, что он обладал несомненным талантом живописца, заставляло Алессандру изменить о нем мнение. Ей бы очень хотелось считать его самоуверенность проявлением обычного высокомерия, потому что втайне она завидовала этой самоуверенности. Да, кое в чем лорд Джеймс бывал очень тверд. Кое в чем! Но ей всегда казалось, что понюхавший пороху вояка, вхожий в свет, не может иметь чувствительной души. Впрочем, он, к ее удивлению, был добр с Изабеллой, и это смущало Алессандру.

Ей не хотелось, чтобы он был хорошим и добрым, ей хотелось…

На нотные листы упала тень.

Как ни удивительно, будучи крупным мужчиной, Черный Джек Пирсон двигался с кошачьей грацией.

Алессандра всем своим телом ощутила его присутствие. Он такой большой, такой серьезный… Алессандре не надо было поднимать голову, чтобы увидеть, что его длинные волосы закрывают накрахмаленный воротничок сорочки, а их вьющиеся кончики целуются с отличной шерстью мериноса, из которой сшит его вечерний сюртук.

Дьявол! Она могла бы поклясться, что его горячий взор буквально прожигает ее плоть.

Пальцы Алессандры, лежащие на клавишах, дрогнули, она взяла не ту ноту.

Маркиза смущенно подняла глаза.

— Что заставляет вас стоять тут и сердито смотреть на меня, лорд Джеймс? — спросила она.

— Прощу меня простить, если выражение моего лица вам не по нраву, — спокойно ответил Джек. — Мне и в голову не пришло, что я смотрю сердито.