Риск - мое призвание - [47]

На Потсдамер-Платц мы выскочили на шестидесяти милях в час. Мотороллер трясло и раскачивало так, будто он отплясывал рок-н-ролл. Раздался звук, похожий на выстрел, и мотороллер с лопнувшим задним скатом так повело в сторону, будто он обезумел. Я изо всех сил вцепился в вырывавшийся из рук руль, пытаясь его удержать. Пэтти с побелевшим лицом вглядывалась сквозь дождь в каменную громаду Бранденбургских ворот, доехать до которых нам так и не пришлось. Мотороллер, вибрируя и кренясь на сторону, словно тонущий корабль, проехал еще немного и замер на месте. Схватив бутылку с виски, я ткнул ей в замок крышки, и мы с Пэтти выбрались наружу в дождь и темноту. До ворот оставалось еще ярдов триста. Сейчас для нас было бы значительно лучше, если бы это были не ярды, а мили, потому что с любопытством наблюдавшие за всей этой сценой два восточногерманских полицейских уже спешили от пропускного пункта в нашу сторону. Дополняя картину, с другой стороны на площадь въезжала машина со Штрейхерами.

Я схватил Пэтти за руку, и, перепрыгивая через обломки, мы бросились бежать сквозь дождь. Пэтти споткнулась и вскрикнула.

— Пистолет! — прошептала она. — Я обронила пистолет.

Опустившись на колени, я стал шарить руками по земле, но нащупал лишь щебенку и кирпичную крошку. В нашу сторону, громко топая, бежал полицейский с фонариком в руке. Пляшущий желтый луч, ощупывая пространство, метался из стороны в сторону и вверх-вниз. Выбрав момент, когда луч отклонился в сторону, я подобрал камень и бросил его назад в направлении мотороллера. Он упал среди обломков, послышался шорох осыпавшихся камешков. Крикнув что-то, полицейский побежал на этот звук. Машина Штрейхеров затормозила. Пэтти и я, пригнувшись, бежали к линии раздела между зонами, где дежурили еще трое полицейских в поблескивавших от дождя накидках.

Вдруг один из них что-то крикнул, и мы отпрянули назад, в развалины. Прямо перед нами высились руины большого здания. Мы бежали вдоль стены, которая когда-то была его фасадом, пока не достигли какого-то пролома, и заскочили в него. Воздух внутри был сырым и затхлым. Со всех сторон поблескивали чьи-то маленькие глазки, и какая-то тварь прошмыгнула прямо рядом с нами. Я успел закрыть ладонью рот Пэтти за мгновение до того, как она вскрикнула. Она напряглась и тут же обмякла. Я скорее не вел, а тащил ее в глубь здания. Мы пересекли пространство, где отсутствовала крыша, и дождь попадал внутрь. Дальше была лестница, и мы медленно поднялись по ее ступеням. Крыс было все больше, они с неодобрением на нас посматривали и разбегались в разные стороны. У меня возникло такое ощущение, будто я находился внутри гигантского сводчатого склепа. Мы старались ступать как можно тише, однако звук наших шагов все равно гулко отдавался в пространстве. Я подумал, что их, наверное, было слышно даже на польской границе. Мы прошли еще немного по отполированному до блеска полу и, перебравшись через груду обломков, вошли под едва заметную во мраке арку.

— Ты как, в порядке? — поинтересовался я у Пэтти.

Она кивнула и издала звук, который лишь с большой натяжкой можно было назвать бодрым. Я повернул налево и сделал три шага. Пол обрывался в никуда. Вернувшись к Пэтти, я попробовал пройти в противоположном направлении. И снова пустота, словно на краю света. Я двинулся вперед: было похоже, что только так мы могли куда-то выйти. Я зажег спичку, она разгорелась ярким пламенем, со всех сторон засветились глаза, и вокруг нас, разбегаясь, засуетились крысы. Мы стояли на платформе между двумя железнодорожными путями. Рельсы были погнуты и скручены, но шпалы в основном были целы. За путями располагались другие платформы и, по-видимому, другие пути. Если верить карте Берлина, то место, где мы находились, было старым Потсдамским вокзалом, который русские так и не восстановили, и его облюбовали крысы.

Огонь спички обжег мне пальцы. Я бросил обгоревшую спичку, снял намокший пиджак и расстелил его на земле рядом с опорой, поддерживавшей навес над перроном.

— Тебе надо отдохнуть, — сказал я Пэтти.

— Здесь крысы, — ответила она. — Ты их видел?

— Садись, они нас не тронут. Замерзла?

— Нет, но промокла насквозь, и есть хочу. По навесу барабанили капли дождя, вода просачивалась сквозь него и тонкими струйками стекала на рельсы.

— Как мы выберемся отсюда? — спросила Пэтти и хихикнула. — А чем питаются крысы?

Она хихикала без остановки, и я сначала легонько, а потом сильнее шлепнул ее по щеке. Однако она, как ни в чем ни бывало, продолжала:

— Друг другом?

Я откупорил бутылку и понюхал. Это был дешевый крепкий картофельный виски, наподобие плохой водки.

— Выпей-ка, — предложил я. — Сразу лучше станет.

Пэтти уже не хихикала, но и не плакала. Я дотронулся до ее руки, та была окоченевшей и дрожала.

— Ну, давай же, — настаивал я. — На пустой желудок много не пей, только чуть-чуть.

Она взяла бутылку и продолжала неподвижно сидеть, вцепившись в нее. Почувствовав себя одной из наших ясноглазых соседок, я, тем не менее, добавил:

— Если ты все-таки хочешь узнать, что произошло с твоим отцом.

Наступила пауза, и я услышал ритмичное бульканье.