Рио-де-Жанейро: карнавал в огне - [6]

Мысль о том, что наши славные тупинамба вызвали такой философский и политический резонанс в Европе, кажется абсурдной даже кариокам. Мы больше привыкли видеть их каждый год в исполнении представителей традиционного карнавального блоку «Cacique de Ramos». Но данный тезис не покажется необоснованным, если проследить генеалогию этих книг: все они восходят к знаменитому письму Америго Веспуччи банкиру Лоренцо де Медичи, написанному в 1502 году, которое потом многие десятилетия читали и перечитывали по всей Европе. Ни одно туристическое агентство не смогло еще создать текста, равного по силе убеждения, — Веспуччи в буквальном смысле сулил райские кущи.

Представление о чем-то вроде земного отделения библейского Эдема, где никому не нужны будут для счастья писаные законы, возникло задолго до 1500 года. Беда была в том, что никто не знал, где этот Эдем находится и когда он открыт для посещения. Но с великими путешествиями пришли великие открытия и первые контакты с людьми из тропических стран. Вот он, наконец-то, Эдем, как настоящий, и даже лучше, чем тот, о котором поведано в Книге Бытия! Со слов Веспуччи, он находился в Рио. Почему?

Потому что здесь, в окружении пышной растительности, изобилующей плодами и дичью, живет милый, невинный народ, не имеющий представления о правительстве, деньгах или частной собственности, не знающий жадности, зависти или себялюбия, далекий от представления о добре и зле. И о грехе, потому что под вечным солнцем Гуанабары мужчины, женщины, дети и старики разгуливали голышом день и ночь и никому не приходило в голову осуждающе хмурить брови. И как ни странно, это были не дикие звери с покрытыми шерстью телами или третьим глазом во лбу, но приятные, общительные люди, отличавшиеся редкой физической красотой и здоровьем, которому позавидовал бы любой европеец. «Естественный человек», прямой потомок Адама, существовал в действительности, и он должен был преподать урок европейцу, изнемогающему под бременем своего так неожиданно возросшего могущества, зарождением капитализма и стремительным распространением индивидуализма — вот в чем заключалась основная идея «Утопии» Мора.

Все это подтвердили французские пираты из Нормандии и Бретани. Они начали появляться в Гуанабаре в 1504-м, два года спустя после прибытия Веспуччи, который вернулся и поведал об увиденном. Они рассказали, что не успели корабли войти в залив, как их окружили тупинамба на каноэ и приветствовали как очень важных персон. Аборигены поднимались на палубу, гладили прибывших, предлагали фрукты и подарки и даже своих женщин. Кто стал бы просить большего? Только представьте этих алчных громил, долгие месяцы обреченных проводить время в обществе себе подобных в открытом море, временами вынужденных есть даже корабельных крыс. И вдруг они оказываются там, где достаточно руку протянуть, чтобы вкусить самых экзотических лакомств. А что касается женщин, то тут и рук протягивать не надо — ухоженные, длинноволосые, пышногрудые, с упругими бедрами и крепкими задницами, уже обнаженные, они просто вешались приезжим на шею. Неудивительно, что часть моряков так и не вернулась во Францию. Они предпочли остаться здесь, в тени Сахарной головы, набрав себе столько жен, сколько были в силах удовлетворить, в изобилии зачиная детей, почитаемые за мудрецов местными жителями. Некоторые французы даже последовали примеру дикарей и завели привычку мыться ежедневно.

Конечно, так с ними обращались только потому, что они были французы. Познакомившись с португальцами, тупинамба сразу же поняли, кого они предпочитают в качестве захватчиков. Португальцы забирали их в рабство, пытали и ни во что не ставили их обычаи — они не могли придумать ничего лучше, чем использовать индейцев для сбора сахарного тростника и рубки красного дерева, так называемого пау-бразил; именно от него и получила свое название Бразилия. Французы же, хоть и не забывали о пау-бразил, вскоре сообразили, что обращаться с аборигенами хорошо и потакать им — совсем неплохая идея, хотя бы для того, чтобы привлечь их на свою сторону, если португальцы всерьез заинтересуются Рио (в те далекие времена португальцы были слепы к очарованию Гуанабары и стремились в Баию и Пернамбуко на севере и Сау-Вишенте на юге). Эта стратегия сработала и положила начало франко-тупинамбаской Антанте, просуществовавшей семьдесят лет. В сопровождении воинов-индейцев французы покидали свои корабли и исследовали джунгли и, общаясь жестами и отдельными словами, совсем неплохо ладили с местными. К 1510 году и с той и с другой стороны уже появились знатоки языков — французы говорили «Те mutimúti, aruá, kybáb!» («У меня есть крюки, зеркала и гребни!»), индейцы же восклицали «Bien súr!» и «Ou-lá-lá!». Еще не став де-юре португальским, Рио де-факто был французским.

Пришельцы подметили еще одну особенность аборигенов — каннибализм, но, как ни удивительно, авторитет тупинамба у европейцев ничуть не снизился. Возможно, причина крылась в том, что обычай есть человеческое мясо объяснялся местью (и не имел никакого отношения к нехватке дичи) и совершалось все в точном соответствии со строгими правилами этикета. Во-первых, ели только военнопленных, и только сильных и смелых, предпочтительно воинов племени