Римский трибун - [9]

В том, что папа заинтересован в обуздании непокорных вассалов, можно было не сомневаться. Уже много лет крупные римские бароны чувствовали себя полновластными хозяевами в папской области и с момента переезда их сюзерена во Францию почти перестали с ним считаться.

Вместе с тем было ясно, что его святейшество постарается не допустить полного разгрома баронов. Создание свободной республики, о чем мечтал народ, никак не входило в его расчеты.

Погруженный в свои мысли, всадник не заметил, как добрался до усадьбы Петрарки. Знакомый лай белой лохматой собаки вывел его из задумчивости. Спрыгнув с коня, Кола ди Риенцо потрепал по шерсти подбежавшего к нему пса.

В глубине сада показался высокий сгорбленный человек — старый преданный слуга поэта. Узнав римского посла, он приветливо ему поклонился.

Вверив коня попечениям слуги, Кола подошел к незатейливому деревенскому домику под черепичной крышей. На открытой веранде он увидел хозяина, склонившегося над книгами. Тот был, как обычно, в серой грубой сутане, с закатанными по локоть рукавами, и в легких сандалиях на босу ногу.

— Молодец, что приехал! — радостно встретил Петрарка земляка. — Я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего. Убийцы здесь стоят дешево.

— Кажется, хотят обойтись без них, — поднимаясь на крыльцо, усмехнулся гость. — Зачем тратиться. Есть более верное средство. Какой уж месяц я здесь.

— Что папа?

— Принимает, как прежде. Обещает даже назначить своим секретарем. Все обещает…

— Жаль, я уезжаю, — заметил поэт. — И помочь тебе будет некому. Постарайся уведомить меня. В крайнем случае, пошли письмо с папскими курьерами.

— Надеюсь, до твоего возвращения ничего страшного не произойдет, — вздохнул Кола. — Все будет зависеть от положения в Риме. Пока «Совет тринадцати» там в силе, меня не тронут.

— Дай бог, — сказал Петрарка, освобождая от книг часть стола. — Ну, чем тебя угощать?

Хозяин усадил гостя к столу и поставил перед ним кружку кислого молока и сыр.

— К обеду я жду гостей. Приедет мой маленький Иоанн. Говорят, он больше похож на меня, чем на мать, — расхаживая по веранде, с улыбкой продолжал Франческо. — Тогда устроим прощальный пир. В погребе еще осталось несколько бутылок из тех, что прислал Климент Шестой.

Принимаясь за скромное угощение, Кола ди Риенцо с любопытством посматривал на друга. Грубая серая сутана священника ловко сидела на его невысокой стройной фигуре. Рано поседевшие, густые волосы ниспадали до плеч, обрамляя волевое энергичное лицо.

— Посмотри, какую прекрасную вещь прислал мой неаполитанский друг Боккаччо, — сказал Петрарка. — Мы познакомились три года назад при дворе короля Роберта. Он примерно твоих лет.

— Я слышал о нем. Кажется, его имя Джованни. Вижу, у тебя появилось немало новых книг.

— Это моя страсть, — кивнул поэт. — Давно мечтаю иметь хорошую библиотеку. Когда вернусь, обязательно займусь ею. Иди-ка взгляни.

Петрарка просел гостя в одну из комнат и с гордостью показал на полки и подставки с книгами.

— Вот мое единственное богатство. Здесь собраны творения древних и новых авторов. В общении с ними я провожу многие часы. Среди них есть умнейшие люди. — Он помолчал и негромко добавил: — Впрочем, немало и пустомель — особенно из наших богословов. Как добрый христианин я поместил их под потолок, поближе к небу.

— К блаженным невеждам надо быть снисходительным, — улыбнулся Кола. — Ведь только их глупость и придает цену мудрецам.

— На свете все относительно, — кивнул Франческо. — Но в одном они нравы. Философия доступна лишь немногим, наиболее сильным умам.

— Осмеивая одно суеверие, теологи обычно впадают в другое и, как правило, считают, что еретиков следует сжигать, — заметил молодой римлянин.

— Кто же, по-твоему, ближе к истине?

— Те, кто, требуя свободы для себя, признают ее за другими. Ведь в каждом может быть искра божьего разума.

— Я тоже люблю философию, — задумчиво произнес Петрарка. — Но не ту пустую, болтливую, которой кичатся наши ученые. Мне кажется, гораздо полезнее заботиться о доброй воле, чем о блестящем разуме. Познать бога нельзя, а любить можно, и эта любовь — счастье.

— Однако как любить то, чего не знаешь? — удивленно спросил римский посол.

— Достаточно знать о господе, насколько нам дано, что он неисчерпаемый источник всякого блага, — ответил Франческо. — «Что толку мерить разумом надменным всю глубину бездонную вселенной». Чем смотреть только вверх, лучше лишний раз заглянуть в себя. Человеку следует помышлять о людском, а о небесном пусть пекутся ангелы.

Поэт достал с нижней полки большую рукопись в простой деревянной обложке и положил ее на столик у окна.

— Вот моя исповедь. Здесь изложены некоторые мысли. Я еще не успел дописать. Думаю закончить в Неаполе.

Кола ди Риенцо с волнением раскрыл рукопись. Листы были не склеены и пестрели исправлениями. На первой странице выделялось обведенное чернилами по-латыни «О презрении к миру». Ниже в скобках стояла надпись: «Беседа с блаженным Августином».

— Буду счастлив познакомиться с новым творением. — Кола осторожно перелистал несколько страниц. — Твои книги «О достопамятных вещах» и «О знаменитых мужах» мне очень понравились. Особенно биографии Цезаря и Александра Македонского.