Римские вакации - [29]

В говорливой толпе прибывавших в город мы шли, охваченные любопытством, вертя головами и вытягивая шеи. Поначалу особо смотреть было нечего, так как после домишек потянулись какие-то сараи, к которым то и дело сворачивали гружёные повозки.

Но потом как-то вдруг мы оказались между домами уже вполне городского вида — в несколько этажей, со множеством окон и даже с балконами.

— Ну вот, прибыли! — с чувством сказал Лёлик, снял очки и стал взволнованно протирать их специальной тряпочкой.

Глава 6

В которой герои самостоятельно знакомятся с жизнью и бытом древннго мегаполиса.

Наша дорога плавно перетекла в улицу метров пяти в ширину, на которой наблюдалась уже форменная мешанина: катились повозки, деревянные колеса которых безжалостно грохотали по неровной каменной мостовой, сновали туда-сюда римляне в мешковатых одеждах, на ходу громко переговариваясь, а то и ругаясь во всю глотку, потные носильщики таскали тюки, корзины, огромные амфоры, путались под ногами шустрые дети. Здесь имелись даже тротуары: всего в метр шириной, но зато поднятые над мостовой неестественно высоко. Но никаких правил дорожного движения не соблюдалось, и все — пешеходы и гужевой транспорт — передвигались вперемешку, создавая невыносимую толчею и беспорядок, поднимая при этом в воздух серую пыль, густым слоем покрывавшую улицу.

Примерно через каждые двадцать метров проезжую часть пересекала цепочка прямоугольных камней вровень с тротуаром, отстоявших друг от друга как раз на шаг.

— А это ещё что за надолбы? — недоумённо спросил Раис.

— Так, наверное, как дождь тут пройдет, так грязюка страшная, — поразмыслил Боба. — Вот по каменьям этим и скачут. Типа пешеходный переход.

На римских улицах не воняло тем бензиновым и прочим химическим смрадом, к которому привыкли наши носы. Но и без того в воздухе царили запахи застарелой пыли, прогорклого масла, гари; от людей несло вперемешку сложным чесночно-луковым перегаром, потом и тяжелыми ароматами благовоний; ко всему то и дело примешивалось доносившееся откуда-то с задворок зловоние застарелых экскрементов, чей характер подтверждался назойливым пилотажем чёрных жирных мух. Всё это смешивалось в сложный коктейль, вызывавший желание дышать неглубоко и пореже.

Возвышаясь над всеми, как баскетбольная команда на прогулке, мы протискивались сквозь уличную неразбериху, пытаясь одновременно наблюдать за разворачивавшимися вокруг нас достопримечательностями и не терять из виду друг дружку.

Улица проходила вдоль длинной глухой стены. На ней в изобилии имелись надписи, сделанные красками разных цветов. Были они содержательны и разнообразны, и служили, по всему, в некотором роде, заменой отсутствовавших газет.

Присутствовала тут и явная реклама типа: "свежие маслины из Пицена в лавке Страбона на Гончарной улице" или "грамматик из Греции, чья школа в Бычьем переулке, набирает учеников для обучения чтению, письму и счёту", были частные объявления на тему, что такой-то достопочтимый имярек объявляет о помолвке своей дочери, были и объявления общественные про то, что "в амфитеатре Фламиния состоятся гладиаторские бои, даваемые магистратом, посвященные празднику богини Цереры". В одном месте имелось нечто и вроде "Их разыскивает милиция": чернела обведённая в рамку надпись "у чеканщика Диомеда, чья мастерская на Священной дороге, сбежал раб Африканик со шрамом на правой щеке".

Были надписи и просто ругательные. В одном таком настенном послании один римлянин, смело указывавший своё имя, поносил другого, не забыв не только того поименовать, но и указать его местожительство. Ругань строилась на посулах развратных действий противоестественного характера, задуманных с особым цинизмом. Что интересно, рядом имелся и достойный ответ, не менее изощрённо описывавший соответствовавшие ответные действия.

Присутствовала и явная крамола: кривая надпись заявляла, что "Цезарь — тиран".

Некоторые надписи были новые, некоторые полустёртые. В одном месте два умельца споро наносили на стену свежую штукатурку. Рядом другой умелец худосочного телосложения старательно выписывал очередное объявление: "Гней Луций Диоген сдает квартиры в инсуле у храма…"

Лёлик полистал энциклопедию и сообщил:

— Такая стена для объявлений называется албум. Отсюда пошло слово "альбом".

— Кто бы мог подумать… — со сквозившим сарказмом пробормотал Джон и тут же сделал стойку возле следующего объявления: "Новые блудницы из Сирии в лупанаре у Приапова жертвенника на Субуре", а после внимательного изучения оного уже вполне вежливо у Лёлика спросил: — А ну глянь, что это за лупанар такой?

— Это у них тут так бордель называется, — пояснил Лёлик, даже и не заглядывая в источник знаний.

— Эх, где ж его искать… — вздохнул умильно Джон.

Совсем рядом, перекрывая уличную какофонию, раздался глухой низкий рёв, от которого невольно стало не по себе. Мы оглянулись. На телеге, запряжённой парой волов, везли клетку из железных полос, в которой находился поджарый лев с чёрной густой гривой. За повозкой шли зеваки, весело переговаривавшиеся и норовившие подразнить хищника. Двое сопровождавших телегу крепких мужиков пытались одновременно управлять вяло паниковавшими волами и приструнить толпу. Лев стоял, оскалившись и напружинив мускулистое тело. Его янтарные глаза горели яростной злобой; хвост судорожно хлестал по впалым бокам.