Римские призраки - [13]

И вот у меня перед глазами вновь появляется картинка: эта парочка, кувыркающаяся в постели. Я просто так говорю, что не ревную Клариссу; я готов вытерпеть жажду и пески пустыни, лишь бы забыть эту потаскуху Клариссу в постели с гнусным Занделем, у которого осталось одно легкое.

Что мне делать с моей дерьмовой жизнью? Ничего. Ничего, потому что я не могу отказаться от Клариссы, которая, теперь мне это ясно, не может отказаться от Занделя. Положение безвыходное. И какое же будущее ждет этого беднягу, несчастного архитектора-урбаниста? Дайте же чуточку будущего и ему тоже.

Кларисса

Джано проводит вечера, заполняя своим мелким-мелким почерком тетрадь, посвященную Деконструктивной Урбанистике. Никакого больше телевизора по вечерам (приветствую!), но когда он устает от писанины, то хватается за «Дон-Кихота», а не за Хайдеггера, которым его поддразнивает Зандель. По-видимому, чтение великой книги дает ему необходимый импульс для продолжения своего трактата.

С трудом, пропуская по нескольку слов, я сумела прочесть первые страницы его тетради, на обложке которой начертаны инициалы Деконструктивной Урбанистики. Я сразу поняла, что тут что-то не так. А теперь я и вовсе потрясена. Меня сразу поразило, что текст Джано начинается с анекдота о двуглавом орле. Вот орлиное гнездо на высокой скалистой стене, а вот прилетает этот дерьмовый двуглавый орел: все точно так, как Джано рассказывал тысячу раз. «Странно, — подумала я, — начинать книгу о Деконструктивной Урбанистике с анекдота, рассказанного ему бедным Иоганнесом, погибшим по дороге во Франкфурт». С большим трудом я прочитала еще несколько страниц и поняла, что буквы Д. и У. на обложке здесь совершенно ни при чем. Заглавие-обманка, наверное, должно было отнять у меня всякое желание совать нос в тетрадь. Детская уловка, однако же поначалу она сработала.

Так о чем же идет речь? Кое-что я поняла, с трудом прочитав еще несколько страниц. Сразу стало ясно, что это не дневник, нет, это повесть или даже самый настоящий роман. А Джано не хочет, чтобы об этом узнали, вернее, чтобы я об этом узнала. Можно подумать, что писать роман — дело постыдное. Но роман, начинающийся с анекдота о двуглавом орле? Разве можно начинать роман таким образом? Ясно, что Джано хочет выглядеть непринужденным, что типично для дилетанта.

Джано продолжает писать, а я с некоторыми пропусками с трудом продолжаю расшифровывать, и делаю открытие, что Мароция (явно же, это Кларисса), жена Джано (в книге его зовут Буби), узнает благодаря тому анекдоту, что ее муж тайно встречается с Таней (Валерия), женщиной похотливой и распутной. Таня рифмуется со словом путаня (это что, нарочно?). Странно, но если судить по книге, Мароция — Кларисса якобы узнала о связи Буби с Таней и все это молча переносила, потому что и у нее была связь вне дома, то есть вне супружеской постели, с неким Дзурло — смешное какое имя, вышедшее из-под ядовитого пера Джано, безусловно имеющего в виду Занделя. Смешное имя для человека — Дзурло, но должна сказать, что имя Буби подходит больше собаке, чем такому архитектору-урбанисту, как Джано.

Этот роман — откровенная месть автора, который понял, что, делая упор на сходство ситуаций, ему удастся закрутить тарантеллу, напичканную эротическими адюльтерными пустяками. И это, на его взгляд, буржуазный роман, — в какой-то момент он даже так его называет, — и это его герои? Сплошные призраки. Римские призраки, бродящие по долине словоблудия. Вот так он представляет себе наше общество, пусть даже буржуазное, все состоящее из дурацких сексуальных контактов и анекдотов? Во всяком случае, реальная действительность отличается и большей умеренностью, и достоинством, но когда ее переносят на бумагу, она часто становится невыносимой. Эта книга не столько портрет нашего буржуазного общества, если судить по тем немногим страницам, которые мне удалось прочитать, а портрет автора, Джано, и его, искажающих действительность, убогих взглядов. Да, к сожалению, я говорю именно о своем муже.

Нескольких страниц мне хватило, чтобы принять решение никогда больше не заглядывать в эту непристойную тетрадь. Жаль, что я ее вообще открыла.

Джано

Сколько других мыслей роится у меня в голове, когда я вспоминаю о Корсике. Черт бы его побрал, этого Занделя, чтоб он провалился в африканское болото, кишащее комарами и шершнями, чтоб его ужалила в нос гремучая змея, чтоб ему на голову наложил гигантскую кучу дерьма бегемот. Эти образы захватывают меня, и я в конце концов начинаю отдавать себе отчет в том, что мои мысли устремляются в опасном направлении: это безотчетное желание Занделю нехорошего конца. Тайное желание. Я даже написал некролог, думая, что когда он умрет, у меня его попросят. Такие некрологи в газетах называют «крокодилами» и держат их наготове для лиц очень старых и очень больных Но весь яд, накопившийся у меня внутри, уже вылился более чем в три десятка страниц, посвященных его вероятной кончине. Рассматривайте их как «крокодила». У покойников больше запросов: их всегда нужно хвалить, а вот на моих страницах не найдешь дюжины добрых слов. Так что придется вставить их то здесь, то там в мою книгу.