Римская армия в IV столетии (от Константина до Феодосия) - [25]

Вместе с тем Аммиан нигде не говорит о ненадежности германских солдат, противопоставляя их солдатам-римлянам.

А. X. М. Джонс полагает, что опасность использования в армии германцев была невелика, поскольку они не были объединены национальным чувством[267]. Отдельные племена постоянно враждовали друг с другом и даже внутри племенных групп шло соперничество кланов. Кроме того, большинство германцев во время службы в римской армии полностью ассимилировались[268]. Сохранилась надгробная стела одного римского солдата франкского происхождения, который характеризует себя следующим образом: Francus ego civis, Romanus miles in armis (CIL, XIII, 3576). Два понятия Francus civis и Romanus miles на деле не были взаимоисключающими. Можно было поддерживать связь со своими соплеменниками, и это никак не отражалось на лояльности солдата по отношению к империи.

К этому нужно добавить, что подавляющая часть германцев, служивших в римской армии, проживала непосредственно на римской территории. Рекруты, набранные среди таких племен, должны были быть уже в достаточной степени романизированы и относиться как к врагам ко всем тем, кто нападал на римскую Галлию. А. X. М. Джонс считает, что все германские солдаты неплохо знали латынь. Это было необходимо хотя бы для того, чтобы совершить обряд принесения присяги. Германские офицеры владели латынью в совершенстве и свободно участвовали в дискуссии во время заседания консистории. За долгие годы службы многие из них даже будто бы забывали свой родной язык. Когда Юлиан хотел отправить офицера послом к царю аламаннов Гортарию, он выбрал трибуна Гариобода, т. к. тот «хорошо знал варварский язык» (Amm., XVIII, 2, 2)[269]. Как отмечает А. X. М. Джонс, подобное утверждение позволяет предположить, что другие офицеры Юлиана знали его плохо[270]. Даже те из солдат-варваров, которые являлись представителями племен, живших за пределами Римской империи, должны были попадать под культурное и моральное влияние римской цивилизации. За 20–25 лет службы эти германцы вполне романизировались и, теряя свои племенные связи, становились законопослушными гражданами империи. Данное обстоятельство позволяет А. X. М. Джонсу утверждать, что, несмотря на сообщаемые Аммианом случаи измены, нельзя говорить о ненадежности германских солдат[271].

Что же толкало солдат к грабежам мирного населения, возмущениям, открытому бунту и дезертирству? Все эти явления, бывшие симптомами ослабления воинской дисциплины, можно объяснить вполне объективными причинами. Прежде всего, это очень тяжелые условия службы и невыполнение правительством своих обязательств по отношению к солдатам. Даже тогда, когда правительство уделяло необходимое внимание их положению, не было никакой гарантии в том, что рядовые получали все, что им положено. Солдатское жалованье разворовывалось, обеспечение продовольствием, обмундированием и оружием также было далеко от идеального. Повсеместным явлением стала так называемая stellatura — удержание офицерами части солдатского рациона. Фемистий в одной из своих речей сообщает, что многие из солдат до прихода к власти Валента вообще не имели ни оружия, ни униформы (Them., Or., X, 135d–136d). Либаний утверждает, что командиры присваивают себе все, что посылает солдатам правительство, а последние ходят голодные, не имеют одежды и обуви (Lib., Or, И, 3769). В 366 г. Валентиниан I послал нотария Палладия выплатить жалованье африканским войскам. Правивший тогда в Африке дукс Роман посоветовал офицерам легионов тайно передать нотарию большую часть предназначенных для раздачи денег, с тем чтобы тот представил императору отчет, благоприятный для Романа. Так и было сделано. До рядовых солдат деньги не дошли. При таких условиях службы невозможно было требовать от солдат слепого повиновения приказам командиров. В биографии Александра Севера дается завуалированный совет, как упрочить воинскую дисциплину. В уста императора автор вкладывает следующие слова: «Воин не внушает опасения, если он одет, вооружен, обут, сыт и имеет кое-что в поясе». Нищенство (mendicitas), поясняет далее автор биографии, доводило вооруженного человека «до самых отчаянных поступков» (SHA, Alex. Sev., 52, З)[272].

Еще одним негативным фактором, отразившимся на состоянии воинской дисциплины, явилась провинциализация армии. Поскольку солдаты стали набираться из жителей тех мест, где были расквартированы воинские части, то в случае военной опасности они могли покидать свои посты и смешиваться с местным населением[273].

Однако стоит ли на основании вышеприведенных фактов говорить о полном отсутствии дисциплины в позднеримских войсках и, как следствие этого, об их невысокой эффективности и отрицать (вслед за О. Зееком и Г. Дельбрюком) превосходство в этом отношении армии Поздней империи над варварами? Думается, что нет. Изменников и дезертиров было достаточно и у германцев, а чрезвычайная жестокость персидских законов против дезертировавших солдат свидетельствует о том, что и в их войсках эта проблема была далеко не последней (Amm., XXIII, 6, 81). Мы даже не можем утверждать, что в III–IV вв. дисциплина в армии ослабела по сравнению с тем, какой она была в период принципата. В I–II вв. было достаточно солдатских бунтов, которые выливались в кровопролитные гражданские войны. Нередко уже известие о смерти императора служило поводом к восстанию. Так, например, сообщая о мятеже паннонских легионов (14 г.), Тацит пишет, что он вспыхнул «внезапно», «без каких-либо новых причин, кроме того что смена принцепса открывала путь к своеволию и беспорядкам и порождала надежду на добычу в междоусобной войне» (Тас., Ann., I, 16; пер. А. С. Бобовича, ред. Я. М. Боровского). Почти одновременно с паннонскими подняли мятеж и германские легионы (Тас., Ann., 1, 31). При этом гнев солдат оказался направленным прежде всего на своих непосредственных командиров — центурионов, которых избивали плетьми и кидали в Рейн (Тас., Ann., I, 32). Частые мятежи солдат в I в. стали причиной того, что само понятие о воинской дисциплине потеряло всякий смысл. Это стало типичным для римских армий, расположенных практически во всех провинциях империи. Относительно сирийских войск Тацит сообщает, что у них разложение дисциплины было особенно ощутимым уже в начале I в., в наместничество в Сирии Гнея Пизона (17 г.) (Тас., Ann., II, 55)