«Рим». Мир сериала - [37]

Д. Пучков: Им же Цезарь подарил дорогих коней в предыдущей серии.

К. Жуков: Да, но они в походной колонне-то на них идти не могут, они должны идти в маршевой колонне вместе со всеми, чтобы при необходимости быстро перестроиться в боевой порядок. У него судьба — фурка на плече, щит за спиной, шлем на груди и «пыль, пыль, пыль из-под шагающих калиг», если Редьярда Киплинга немного перефразировать. Это все немножко странно для понимающего человека. Как если бы в фильме, скажем, «Экипаж машины боевой» комиссар из полка пехоты выдернул бы четырех пехотинцев и сказал: вот вам Т-34, езжайте, воюйте. Ну какая разница, в конце концов, на танке или пешком…

Д. Пучков: Вы же солдаты!

К. Жуков: Давайте! Но при всей своей неоднозначности ход чисто драматургически оправдан, потому что персонажей второго плана множить нельзя, иначе народ запутается. Если сейчас вдруг появится какой-нибудь префект конницы или декурион примус какой-то турмы — это будет лишнее. Зачем? Уже три серии прошло, их никто не знает.

Д. Пучков: А потом пропадет навсегда.

К. Жуков: Потом он пропадет, или, наоборот, его придется вводить и нагружать чем-то еще — это неправильно. А персонажей первого плана нужно нагружать максимально, чтобы у них характер был наиболее яркий, рельефный. Поэтому два пехотинца оказались во главе кавалерийского подразделения, чего в реальности, скорее всего, быть не могло.

Ну и Ареций с Аримином не показали по тем же самым причинам: канал HBO работает на широкую аудиторию, в первую очередь на американскую. Что такое Рим, американская аудитория наверняка знает, а про Ареций и Аримин там никто не слышал. Пришлось бы объяснять абсолютно ненужные подробности, минуты две ушло бы. Поэтому сделали монтаж, и Цезарь сразу пошел на Рим, хотя расстояние до него километров 350–400.

Д. Пучков: Далеко, да.

К. Жуков: На электричке не вдруг доедешь. Но сделав скидку на жанр, нужно похвалить сценариста: да, нам не показали захвата подступов, не показали штаб-квартиру, откуда Цезарь вел переговоры, но намек на все эти важнейшие моменты в фильме есть, и психологическая составляющая в сценарии отражена. Видно, что сценаристы отрезали это не потому, что были не в курсе, как их коллеги, работавшие над дебильным фильмом «Викинг», которые, по-моему, вообще ничего не знают, а потому, что им нужно…

Д. Пучков: Ты смотрел добротный ролик BadComedian про «Викинг»?

К. Жуков: Да, конечно.

Д. Пучков: Он прекрасен!

К. Жуков: Так вот, коротким диалогом удалось справиться с очень сложной задачей, которая стоит перед драматургом, когда нужно большой объем событий впихнуть в маленький хронометраж и не потерять при этом исторической и драматургической правды.

Отправив двух своих подручных с разведкой, едут Марк Антоний и Цезарь и общаются. Цезарь спрашивает: «А чего твой Ворен такой мрачный?» — «А, так он стоик и республиканец, он убежден, что мы совершаем страшное преступление и святотатство и боги нас обязательно покарают». «Возможно, он прав» — говорит Цезарь. «Эй, преступлением наш поход будет, только если мы проиграем!» — отвечает Марк Антоний. И тут Цезарь считает нужным ему напомнить: «Ты не забывай, что я борюсь за свои законные права». Фраза крайне важная, потому что Цезарь всюду постулировал две вещи: он отстаивает собственный попранный дигнитас, то есть права, достоинство, честь — такое вот древнеримское совокупное понятие. Если бы какого-то говночиста обидели, то он имел право других говночистов, которые его обидели, побить, и если он справится, то по римским меркам он молодец. Но Цезарь — народный избранник, и ущерб его дигнитас — это ущерб Риму, и он не себя защищает, хотя и себя тоже, безусловно. Он защищает выбор римского народа.

Д. Пучков: Толково!

К. Жуков: Это первое. И второе: он сражается за благо республики, он защитник народных трибунов. Процитируем его седьмую главу из «Записок о гражданской войне». Как раз начинается все с похода XIII легиона к Рубикону. Узнав о притеснении трибунов, Цезарь произносит речь перед военной сходкой. В ней он упоминает о преследованиях, которым он всегда подвергался со стороны врагов; жалуется, что они соблазнили и сбили Помпея, внушив ему недоброжелательство и зависть к его славе, тогда как он сам всегда сочувствовал Помпею и помогал ему в достижении почестей и высокого положения. Он огорчен также небывалым нововведением в государственном строе — применением вооруженной силы для опорочения и даже совершенного устранения права трибунской интерцессии. Сулла, всячески ограничивший трибунскую власть, оставил, однако, право протеста неприкосновенным; Помпей, который с виду восстановил утраченные полномочия, отнял у трибунов даже то, что они имели раньше. Каждый раз, как сенат особым постановлением возлагал на магистратов заботу о том, чтобы государство не понесло какого-либо ущерба (а этой формулой и этим постановлением римский народ призывался к оружию), это делалось в случае внесения пагубных законопроектов, революционных попыток трибунов, восстания народа и захвата храмов и возвышенных мест; подобные деяния в прежние времена искуплены, например, гибелью Сатурнина (имеется в виду Луций Аппулей Сатурнин) и Гракхов. Но теперь ничего подобного не происходило, не было даже и в помышлении. В конце речи он убеждал, просил солдат защитить от врагов доброе имя и честь полководца, под предводительством которого они в течение девяти лет с величайшим успехом боролись за родину, выиграли очень много сражений и покорили всю Галлию.