Рим или смерть - [15]

Впереди на белом Уругвае ехал Гарибальди, тоже в необычной форме. На голове большая черная шляпа, украшенная страусовым пером. Сам он в белом бразильском пончо поверх красной блузы, в узких темно-голубых штанах с раструбом книзу. На поясе сабля в кожаных ножнах. Золотистые кудри рассыпались по плечам. Рыжая окладистая борода, густые усы на коричневом от загара лице. Среднего роста, несколько даже приземистый, на коне он кажется белокурым гигантом. Его большие голубые глаза смотрят из-под густых бровей сурово, но нет-нет да и промелькнет в них смешинка. Женщины, глядя на него, начинают радостно улыбаться, а те, что посмелее, приветливо машут ему вслед рукой.

Крестьяне стоят в растерянности, не знают, как им быть. Священники предупреждали – прячьтесь по домам. Этот Гарибальди – богохульник, а легионеры его – грабители и насильники. А из деревень, где они прошли, крестьяне прибегают и рассказывают совсем другое. За каждую курицу, за каждую головку сыра, за хлеб и вино платят. Норовят ребятишкам гостинец сунуть, и женщин не обижают. Вот и пойми, грабители они или же добрые люди. Но уж безбожники точно. Да только и тут незадача. За Гарибальди на гнедом коне едет монах в серой сутане, черной круглой шляпе и с серебряным крестом на шее.

– Гляди-ка, и монах за ними увязался! – говорит пожилой крестьянин своему другу-соседу. – Чудеса в решете!

Сосед его человек в деревне заметный – свое поле, да немалое, вдобавок ученый, знает грамоту и может даже письмо написать. Его на мякине не проведешь.

– Какой же это монах! Расстрига он. А эти отступники – из смутьянов смутьяны. Такому терять нечего, он до конца воевать будет, в плен живым не сдастся, – громко, чтобы слышали все, объяснял он.

Уго Басси, капеллан легиона, человек незлобивый, спокойный. Но слова деревенского богача грамотея рассердили его не на шутку.

– Ты не ошибся, дружище, буду за святую свободу воевать до конца. С распятием в руках и с верой в сердце, как и господь наш, Иисус Христос, – крикнул он, свесившись с коня.

– Видишь, они тоже в бога верят, – сказал крестьянин своему богатому соседу. – И конница у них есть.

Да, регулярная конница у Гарибальди теперь была – драгуны Анджело Мазины. В красных фесках и белых широченных шароварах, ехали они по двое в ряд, готовые сразиться с французскими егерями, которыми еще недавно восхищались. Сами же егеря надели фески еще во времена африканского похода, когда отправились за море завоевывать Алжир. Теперь французы вознамерились превратить в колонию и Вечный город. Две армии, народная и колониальная, готовились к битве, в которой на долгие годы решалась не просто судьба Римской республики, но и всей революции в Италии.

Глава четвертая

РИМ НЕ СДАЕТСЯ

Перед самым походом на Рим Удино собрал офицеров – среди них был и его сын – и прочитал им свой план-приказ к бою:

– «Атаку следует вести одновременно как на крепостные ворота Кавалледжери, так и на крепостные ворота Анджелина, дабы раздробить силы врага.

Взяв ворота Кавалледжери, мы отсечем вражеские силы на Монте Марио и отсюда захватим ворота Анджелина.

Когда наши войска займут оба этих опорных пункта, мы ударим по врагу сразу всеми силами и ворвемся в город. Общий сбор на площади Святого Петра.

Требую от вас одержать победу малой кровью».

В способность римлян оказать упорное сопротивление он не верил. Его не насторожило даже недавнее происшествие с батальоном берсальеров Манары, хотя другого оно и заставило бы призадуматься.

А случилось вот что: 26 апреля, через два дня после высадки в Чивитавеккьи французов, туда вошел старый, обшарпанный пароходик «Ла Специя». На палубе теснились пятьсот ломбардских берсальеров. Они геройски воевали против австрийцев, а когда Карл Альберт капитулировал, решили пробиваться в Рим. Во главе батальона стоял майор граф Лучано Манара. Нет, он вовсе не был республиканцем и предпочел бы воевать в рядах королевской пьемонтской армии. Но Пьемонт отверг его услуги, и тогда, чтобы и дальше сражаться с вековечным врагом итальянцев, Австро-Венгрией, он повел свой батальон в Рим.

Манара собирался высадиться в Чивитавеккьи и оттуда походным маршем идти в Рим. И здесь путь ему преградил Удино. Запретил берсальерам сойти на берег и приказал им вернуться в Геную.

Командир батальона, Лучано Манара, потребовал у генерала Удино аудиенции. Как и все нувориши [Н у в о р и ш (франц.) – богач-выскочка], Удино питал почтение к потомственной аристократии. Он принял Манару любезно, завел изысканную беседу и принялся расспрашивать его о последних салонных новостях. На это Манара вежливо отвечал, что давно не был в свете и потребовал не чинить его батальону препятствий к высадке. Удино потемнел в лице.

– Ведь вы, граф, ломбардец, не так ли? – ледяным тоном спросил он.

– Да, конечно, – ответил Манара.

– Так почему же вы, ломбардец, хотите вмешаться в дела Рима?

– А почему вы, француз, вмешиваетесь в дела Рима? – задал встречный вопрос Манара.

– Мы намерены лишь опередить австрийцев и водворить там порядок. И как только успеем в своем предприятии, вернемся на родину.

Манара молчал, не сводя с Удино пристального взгляда.