Рилла из Инглсайда - [94]
И мы действительно въехали в канаву… и увязли по самые оси колес в песке… и сидели там, как дураки, в то время как мисс Элизабет подстегнула свою лошадь и победно уколесила прочь в своей бричке.
Вот Джем посмеется, когда я расскажу ему об этом в письме. Он знает мисс Элизабет с давних пор.
Но будет ли Венеция спасена?
19 ноября 1917 г.
Она еще не спасена… и по-прежнему в большой опасности. Но итальянцы наконец закрепились на Пьяве. Конечно, военные обозреватели говорят, что удержаться на этой линии обороны, вероятно, не удастся и следует отступить к Адидже. Но Сюзан, Гертруда и я говорим, что итальянцы должны удержать фронт, поскольку Венеция должна быть спасена; и что могут поделать в этом случае военные обозреватели?
О, если бы я только могла поверить, что итальянцам удастся удержаться на Пьяве!
Наши канадские части одержали еще одну огромную победу: они штурмом взяли Пашендаль Ридж и удержали его, отразив все контратаки. Ни один из наших мальчиков не участвовал в этой битве… но ох, какой длинный список потерь в газетах — и все это чьи-то мальчики! Джо Милгрейв был там, но остался невредим. Миранда пережила несколько мучительно тяжелых дней, прежде чем получила от него весточку. Просто удивительно, до чего Миранда расцвела с тех пор, как вышла замуж. Она уже совсем другая девушка. Даже ее глаза, кажется, стали темнее и глубже… хотя, я полагаю, это просто потому, что они горят внутренним огнем, который зажегся в ее душе. Совершенно удивительно, как она заставляет своего отца соглашаться со всем, что она делает: она поднимает флаг каждый раз, когда на Западном фронте наши войска продвинулись хоть на ярд, и регулярно посещает все собрания нашего молодежного Красного Креста, и пытается подражать манерам «замужней особы», так что, глядя на нее, можно умереть от смеха. Но она единственная новобрачная военного времени в Глене, и никого, разумеется, не раздражает то чувство удовлетворения, которое она испытывает, сознавая свое уникальное положение.
Новости от русских тоже плохие… правительство Керенского пало. Очень трудно сохранять мужество в эти безнадежно мрачные, серые осенние дни неизвестности и плохих новостей. Но мы начинаем «шуметь», как выражается старый Горец Сэнди, из-за приближающихся выборов. Главный спор идет вокруг вопроса насчет обязательного призыва на военную службу, и это будут самые захватывающие выборы из всех, какие у нас были. Все женщины, которые «достигли возраста» — если процитировать Джо Пуарье — и у которых мужья, сыновья или братья на фронте, могут голосовать. Ах, если бы мне уже был двадцать один год! Гертруда и Сюзан в ярости, оттого что не могут голосовать.
— Это несправедливо, — с жаром говорит Гертруда. — Взять хоть Агнес Карр: она может голосовать, так как ее муж пошел добровольцем. Она делала все, чтобы отговорить его, и теперь собирается голосовать против коалиционного правительства. А я не имею права голоса, потому что близкий мне мужчина, хоть и на фронте, пока еще только мой жених, а не муж!
Что же до Сюзан, то, рассуждая о том, что она не может голосовать, а любой мерзкий пацифист, вроде мистера Прайора, может… и будет… она мечет громы и молнии.
Мне по-настоящему жаль всех этих Эллиотов, Крофордов и Макаллистеров на той стороне гавани. Они всегда строго делились на два лагеря — либералы и консерваторы — и твердо стояли по разные стороны разделявшей их границы, а теперь сорваны с якорей — кажется, я ужасно запуталась в своих метафорах — и дрейфуют в полной безысходности. Для некоторых из старых либералов проголосовать за сэра Роберта Бойдена смерти подобно… и все же им придется сделать это, так как они уверены, что пришло время ввести обязательный призыв. А некоторые несчастные консерваторы, которые выступают против призыва, должны голосовать за Лорье, хотя прежде неизменно предавали его анафеме. Некоторые из них переносят все это ужасно тяжело. Другие, похоже, заняли в отношении выборов такую же позицию, какую занимает теперь миссис Эллиот в отношении Церковного Союза[108].
Она была у нас вчера вечером. Теперь она заходит к нам не так часто, как прежде. Ей становится трудно ходить пешком так далеко, она стареет… дорогая наша «мисс Корнелия». Мне неприятно думать о том, что она стареет… мы всегда так ее любили, и она всегда была так добра к нам, инглсайдским малышам.
Прежде она яростно выступала против Церковного Союза. Но вчера вечером, когда папа сказал ей, что это дело практически решенное, она ответила тоном покорности судьбе: «Конечно, в мире, где все изломано и разодрано в клочья, что значит еще один разлом и разрыв? По сравнению с немцами даже методисты кажутся мне привлекательными».
В нашем молодежном Красном Кресте все идет гладко, несмотря на то что к нам снова присоединилась Ирен… как я понимаю, она поссорилась с членами лоубриджского отделения. Она попыталась задеть меня, сказав самым любезным тоном, что узнала меня издали на площади в Шарлоттауне «по моей бархатной зеленой шляпе». Все узнают меня по этой отвратительной и ненавистной шляпе. Это уже четвертая зима, как я ношу ее. Даже мама хотела, чтобы я купила новую этой осенью, но я сказала «нет». Я буду носить эту шляпу каждую зиму столько лет, сколько продлится война.
