Рилла из Инглсайда - [6]
Уолтер был, как и прежде, самым красивым из инглсайдских мальчиков: глянцевитые черные волосы, блестящие темно-серые глаза, безупречные черты. И поэт до мозга костей! Даже не будучи пристрастным критиком, мисс Оливер понимала, что Уолтер Блайт обладает удивительным талантом. Этот цикл сонетов был поистине замечательным достижением для двадцатилетнего юноши.
Рилла любила Уолтера всем сердцем. В отличие от Джема и Ширли, он никогда не дразнил ее. Ни разу не назвал ее Долгоножкой. Он ласково называл ее «Рилла-моя-Рилла» — маленький каламбур, в основе которого лежало ее настоящее имя, Марилла. Ее назвали в честь тети Мариллы из Зеленых Мезонинов, но тетя Марилла умерла еще прежде, чем Рилла стала достаточно взрослой, чтобы познакомиться с ней поближе. Рилла терпеть не могла свое имя, казавшееся ей ужасно старомодным и официальным. Ну почему бы родным не называть ее Берта, такое красивое и благородное имя, вместо этого глупого «Рилла»? Она не возражала против варианта ее имени, предложенного Уолтером, однако никому другому не позволяла называть себя так; исключение делалось изредка лишь для мисс Оливер. Рилла охотно умерла бы ради Уолтера, если от этого ему была бы какая-то польза, — так она уверяла мисс Оливер. Рилла, как все пятнадцатилетние девочки, очень любила подчеркивать отдельные слова в своей речи… и самой горькой каплей в чаше ее горестей было подозрение, что Уолтер поверяет Ди гораздо больше своих секретов, чем ей.
— Он считает меня недостаточно взрослой, чтобы все понять, — с мятежным чувством в душе жаловалась она мисс Оливер, — но я вполне взрослая! И я никогда не выдала бы его секретов ни единой живой душе… даже вам, мисс Оливер. Я рассказываю вам все мои секреты… я просто не могла бы чувствовать себя счастливой, если бы у меня был какой-нибудь секрет от вас, дорогая моя… но его секреты я никогда не выдала бы. Я рассказываю ему абсолютно все… даже показываю мой дневник. И мне ужасно больно, когда он о чем-то не рассказывает мне. Он, впрочем, показывает мне все свои стихи… и они восхитительны, мисс Оливер. Ах, я живу надеждой, что когда-нибудь стану для Уолтера тем, чем для Вордсворта была его сестра Дороти[6]. Вордсворт не написал ничего, что могло бы сравниться со стихами Уолтера… да и Теннисон[7] тоже.
— Я бы этого не сказала. Оба они написали немало чепухи, — сухо сказала мисс Оливер, а затем, в раскаянии, так как заметила обиженное выражение в глазах Риллы, поспешно добавила: — Но я верю, что Уолтер тоже будет великим поэтом… когда-нибудь… и доверит тебе больше своих секретов, когда ты станешь постарше.
— Когда в прошлом году Уолтер был болен тифом и лежал в больнице, я чуть с ума не сошла, — вздохнула Рилла, пытаясь напустить на себя важность. — Дома мне не говорили ни слова о том, насколько тяжело он болен, пока опасность не осталась позади; это папа не разрешал им говорить мне. Но я, пожалуй, рада, что ничего не знала. Я этого не вынесла бы. Я и так засыпала каждую ночь в слезах. Но иногда, — заключила Рилла с горечью — ей нравилось время от времени говорить с горечью, в подражание мисс Оливер, — иногда я думаю, что Уолтеру даже Понедельник дороже, чем я.
Понедельник был маленьким инглсайдским песиком; его назвали так потому, что он появился в доме в понедельник, а Уолтер тогда как раз читал «Робинзона Крузо». Фактически Понедельник принадлежал Джему, но был также очень привязан к Уолтеру. В эту минуту он лежал рядом с Уолтером, уткнувшись носом в его локоть, и в восторге хлопая хвостом по траве каждый раз, когда Уолтер поглаживал его. Понедельник не был ни колли, ни сеттером, ни гончей, ни ньюфаундлендом. Он был просто, как говорил Джем, «обыкновенной собакой» — и очень некрасивой, как добавляли жестокие люди. Бесспорно, похвастаться приятной внешностью Понедельник не мог. Черные пятна были в беспорядке разбросаны по его шкуре; одно из них пришлось прямо на глаз. Уши у Понедельника были обтрепанные, так как ему никогда не везло в поединках. И все же он знал, что не все псы отличаются красотой или собачьим красноречием или способностью неизменно одерживать победы, но каждый пес способен любить. Под его невзрачной шкурой билось самое любящее, верное сердце, какое только билось в груди какой-либо собаки с тех пор, как они появились рядом с человеком. Все в Инглсайде любили его — даже Сюзан.
Но, несмотря на горечь, прозвучавшую в ее последних словах, в этот солнечный день Рилла не была в обиде на мир.
— Замечательный июнь в этом году, правда? — спросила она, мечтательно глядя на маленькие серебристые облачка, так мирно и неподвижно висевшие над Долиной Радуг. — И время мы проводим очаровательно… и погода прелестная. Лето просто великолепное во всех отношениях.
