Рилла из Инглсайда - [19]

Теперь приход почтальона — самое волнующее событие дня. Папа просто выхватывает у него газету — я никогда прежде не видела, чтобы папа что-нибудь у кого-нибудь выхватывал, — а мы все, столпившись вокруг, читаем заголовки через его плечо. Сюзан заявляет, что не верит и никогда не поверит ни единому слову из газетной трескотни, но всегда выходит из кухонной двери и внимательно слушает, а потом снова уходит в кухню, качая головой. Она постоянно в страшном негодовании, но готовит все любимые блюда Джема и даже не подняла никакого шума, когда обнаружила Понедельника спящим на кровати в комнате для гостей — прямо на вязаном покрывале с узором из листьев яблони, подарке миссис Рейчел Линд.

— Один Всевышний знает, где в скором времени будет спать твой хозяин, бедное ты бессловесное создание, — пробормотала она, спокойно выпроваживая его из комнаты.

Но к Доку она все так же безжалостна. Уверяет, будто Док, едва лишь увидел Джема в военной форме, тут же превратился в Мистера Хайда, и, на ее взгляд, это вполне достаточное доказательство того, что собой представляет этот кот на самом деле. Сюзан такая смешная, но она наш лучший друг. Ширли говорит, что она наполовину ангел, а наполовину отличная кухарка. Но, с другой стороны, надо учесть, что Ширли — единственный из нас, на кого она никогда не ворчит.

Фейт Мередит держится великолепно. Я думаю, она и Джем теперь по-настоящему помолвлены. Она ходит с сияющими глазами, но ее улыбки немного чопорные и крахмальные — совсем как у мамы. Я спрашиваю себя, могла бы я держаться так мужественно, если бы У меня был любимый и ему предстояло уйти на войну. Ужасно тяжело, даже когда уходит брат. Миссис Мередит говорит, что маленький Брюс проплакал целую ночь, после того как услышал, что Джем и Джерри идут на войну. А еще он спросил, кто такой «Г. X.»[20], о котором упомянул его отец; не Господь ли Христос? Он премилый малыш. Я так люблю его… хотя я вообще не очень люблю детей. А уж младенцев и вовсе не люблю… хотя, когда я говорю об этом вслух, люди смотрят на меня так, словно я сказала что-то совершенно ужасное. Ну, не люблю я их — что поделаешь? — и приходится честно это признать. Я не против посмотреть на славного, чистенького младенца, если его держит на руках кто-нибудь другой… но я ни за что не притронулась бы к нему, да и не вызывает он у меня ни капли настоящего интереса. Гертруда Оливер говорит, что у нее точно такое же чувство. (Она самая правдивая особа из всех, кого я знаю. Она никогда не притворяется.) Она говорит, что дети наводят на нее скуку, пока не подрастут настолько, чтобы начать говорить, и тогда уже они ей нравятся… но не особенно. Мама, Нэн и Ди обожают младенцев и считают меня странной из-за того, что я к ним равнодушна.

Кеннета со дня вечеринки на маяке я ни разу не видела. Он заходил к нам однажды вечером, вскоре после возвращения Джема, но меня не оказалось дома. Думаю, он вообще не вспоминал обо мне в разговоре… во всяком случае, никто мне ничего такого не сказал, а я твердо решила, что сама ни о чем не спрошу… и мне совершенно все равно. Теперь для меня все такие дела не имеют абсолютно никакого значения. Имеет значение только то, что Джем поступил добровольцем на военную службу и через несколько дней отправляется в Валкартье[21]. Мой замечательный старший брат Джем! О! Как я горжусь им!

Я предполагаю, что Кеннет тоже записался бы добровольцем, если бы не его нога. Мне кажется, тут вмешалось Провидение. Он единственный сын у матери, и можно представить, как ужасно чувствовала бы она себя, если бы он стал солдатом. Единственные сыновья не должны даже думать о том, чтобы отправиться на войну!»

Неподалеку от камня, на котором сидела Рилла, появился Уолтер — он брел через долину, склонив голову и заложив руки за спину. Заметив Риллу, он резко отвернулся, словно хотел уйти, но затем также резко обернулся и подошел к ней.

— Рилла-моя-Рилла, о чем ты думаешь?

— Все так изменилось, Уолтер, — сказала Рилла печально. — Даже ты… ты изменился. Неделю назад мы все были так счастливы… а… а теперь я просто не понимаю, что со мной. Я в растерянности.

Уолтер сел на соседний камень и взял в ладони умоляюще протянутую к нему руку Риллы.

— Боюсь, Рилла, нашему старому миру пришел конец. Мы должны мужественно взглянуть в лицо этому факту.

— Это так ужасно, когда думаешь о Джеме, — жалобно произнесла Рилла. — Иногда я ненадолго забываю, что на самом деле означает его отъезд, и чувствую волнение и гордость… а потом осознание опасности возвращается ко мне, как ледяной ветер.

— Я завидую Джему! — сказал Уолтер мрачно.

— Завидуешь Джему! Ох, Уолтер, ты… ты же не хочешь тоже вступить в армию?

— Нет, — сказал Уолтер, глядя прямо перед собой в изумрудные просеки долины, — нет, не хочу. В этом вся беда. Рилла, я боюсь идти на войну. Я трус.

— Нет, ты не трус! — гневно воскликнула Рилла. — Да любому было бы страшно! Ведь ты мог бы… ну, мог бы погибнуть!

— Это меня не испугало бы, если бы можно было погибнуть без страданий, — пробормотал Уолтер. — Думаю, что я боюсь не самой смерти… я боюсь боли, которую, возможно, придется испытать перед смертью… Было бы не так ужасно умереть и покончить со всем этим… но лежать и умирать! Рилла, я всегда боялся боли… ты это знаешь. Я не могу ничего с этим поделать… я содрогаюсь при мысли, что буду искалечен… или