Ригодон - [28]
– Dann?… Dann? Что теперь? Мы спускаемся?… Hinabsteigen?
Он должен одеться… и надо, чтобы кто-то ему помог, мадам начальница… я жду… она спрашивает меня, что с ним?…
– Ничего с ним!.. Он стар, вот и все… это нормально!..
Хватит с меня этих вопросов… о, она тоже находит его нормальным… и мы правильно поступим, если спустимся… конечно… она передает ему сорочку, кальсоны… теперь его штаны… сюртук… каску… все выглядит ужасающе грязным, покрыто потеками, и вы фиксируете это… так устроены ваши глаза… в моде безупречно аккуратные люди… снобы, в какую дыру вы провалились?… Увы! Я и забыл!.. Нервы?… У меня нет молоточка, но можно и с помощью пальцев… заставляю его сесть… это недолго… локти?… Почти нормальные… немного вялые… колени? Левое в порядке! Но правое?… Правое – никуда не годится… он глядит на мои руки, я его забавляю… ему есть что сообщить… он скрипит зубными протезами, хочу сказать – он смеется… скорее, подсмеивается над собой.
– Они сделали мне челюсть в Маннгейме!..
Теперь он хочет спуститься… Полишинель нетерпелив… он берет меня за руку… ступенька… две… три… четыре… отдых!.. Он садится… как и при подъеме… ничуть не быстрее… что он собирается мне сказать?… Он до сих пор размышляет.
– Я полагаю, эта женщина меня до сих пор обожает!..
– Какая женщина?
– Хильда, там, наверху!..
– Конечно!..
– И вас тоже она будет обожать…
– Пока что нет!.. Пока что нет!..
Ладно!.. Еще четыре ступеньки… привал!
– Теперь, доктор, послушайте!.. Я чувствую… что все мои мысли со мной… после того как не было ни одной… они разбегаются… о, я себя знаю!..
Вот что заставляет его смеяться… смеяться как-то по-своему… это коловращение мыслей… в его голове!.. В его голове!
– Я не пойду на похороны!.. Нет!.. Нет!..
– Какие похороны?
– Там, в кафедральном соборе… в конце… под шпилем, я вам показывал!.. Сто шестьдесят один метр… ги-ги!.. Нет, доктор! Нет!
– А кого хоронят?
– Роммеля!.. Генерала Роммеля!
Я слышал о нем… вероятно, от Харраса… Роммель…
– В чем же дело?
– Предатель!.. Я не хочу туда идти! А вы пойдите!.. Роммель, Afrika Korps!.. И стойте там, все обыватели со всех улиц… все окна… смотрите!.. Смотрите!.. Все жители… туда тоже не пойдут!
– Почему, капитан Зигфрид?
– Все жители в лесу! Вся улица!.. СД увели их, всех!.. Они не вернутся никогда!.. Никогда!.. Nimmer! Nimmer!
Он чертит пальцем в воздухе крест… nimmer! Nimmer!
Восемь ступенек, на этот раз… и еще восемь!.. И новая забота!.. Он подносит ладонь ко лбу, он думает…
– Доктор, я вам признаюсь!.. Двадцать лет эта женщина меня обожает… но ее дети не от меня! Чего нет, того нет!.. От ее мужа, он сейчас на Востоке!.. Gott sei danke! Слава Богу!.. Это его дети!
Он уже успокоился… еще привал… Ля Вига и Лили терялись в догадках, что с нами стало… они там же, никуда не перебрались… никто не появился… ни на вокзале, ни на проспекте… Я спрашиваю этого психа:
– Вы верите, что приедет Рундштедт?
– Ach ja!.. Он в пути, он будет в Ульме к вечеру… он проедет по этой улице, вот этой!.. Ги-ги… я не хочу его видеть!
Почему? Хорошенькое дело, надо, чтобы он, старший пожарный и капитан, скоропалительно произведенный в капитаны, обработал всю улицу огнетушителем!.. Приказ!.. Не он персонально, а вся его бригада!.. Его бригада?… Со времени бомбардировки Франкфурта, где они потеряли три насоса и сто двадцать пять человек: пропавших без вести, раненых, сгоревших, просто покалеченных… в конечном итоге, не осталось никого, кроме Зигфрида, чтобы прогуливаться с огнетушителем и обрабатывать всю эту улицу, от вокзала до кафедрального собора… я не стану давать ему советы!.. То, что он мне рассказывает, совсем не абсурдно… даже довольно логично, но мне все это кажется подозрительным… я его Уже достаточно знаю…
– Я же прав, что не хочу больше тушить пожары! Ничего!.. Ничего!
Ну и отчаянный!
– Verstehen sie?… Вы понимаете? Rechts!
– Капитан Зигфрид, вы правы! Тысячу раз!
Кто-то идет следом за нами… я догадываюсь… Хильда!.. Она спустилась… с огнетушителем… ее фуражка так низко нахлобучена, что козырек сполз на кончик носа… она наступает…
– Вильгельм, ты должен!.. Ты должен!..
Я тоже вставляю свое словечко… он должен!
– Er must! Er must!
А он вовсе не считает, что должен!
– Mein arschloch! До задницы!
И он плюет!.. И еще раз плюет!.. Далеко!.. Далеко перед собой… при этом сидит и не встает… упрямец… тогда Хильду охватывает гнев… она призывает нас в свидетели… Лили, Ля Вигу, меня… чтобы мы все слышали!.. Что этот Зигфрид – самый испорченный, чертов псих, какой только может быть!.. Разве нет?… Нет?… Что он самый отъявленный лентяй из всех пожарных, и самый большой пьяница, и самый большой лжец!.. Что он становится буйным, когда не находит выпивки!.. Что ему больше нечего пить! Что они все вылакали в этой чертовой бригаде!.. А он хуже всех!.. Самый горький пропойца!.. Что они ничего не нашли в Пфорцгейме!.. Ничего! Ни капли шнапса! И во Франкфурте тоже! Во веем Франкфурте! Море пламени! Двести тысяч женщин и детей в погребах!.. Все сгорели… а он, Зигфрид, мечтал только о шнапсе!.. Это все, что он искал во Франкфурте!.. Чудовище!.. Сгорбившись, он поворачивается к нам спиной, Зигфрид чудовище… он хочет плюнуть… но больше не может… пытаясь плюнуть, он причиняет себе боль… худющий… пускай Хильда чехвостит его как угодно, ему на это плевать… прежде всего тут нет никого, за исключением нас… но мы не в счет… на этой улице до самой каланчи – никого… даже кошки… ах, нет!.. Бебер!.. Лили вытащила его из сумки… он уже закончил свой туалет… умыл ушки, вылизал лапки, одну за другой, очень тщательно… Бебер не грязнуля… поскольку он очутился ненадолго на воле, на воздухе, при свете дня, то пользуется случаем… это не замызганная Хильда в малиновой фуражке, с луженой глоткой и воплями, которые беспокоят его!.. Закончив свой туалет, Бебер поджимает лапки, уютно укладывает хвост крендельком и смотрит куда-то вдаль, далеко-далеко… на нас он не глядит… с достоинством, я бы сказал… начальница вокзала, она без достоинства… ей плевать на всех… она слишком зла на своего Зигфрида!.. Я говорю «своего», хотя толком ничего не знаю… они постоянно обращаются друг к другу на «ты»… съежившись на скамье, он хочет только одного: не двигаться!
