Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь - [146]

Может ли это объясняться его положением короля? Было бы это приемлемо, если бы суверен стал подражать рыцарю, прислуживая своей даме, и иметь с ней внебрачную связь? Сомнительно. Известно, что хрони

сты, не колеблясь, рассказывают о сентиментальных приключениях его родителей, Генриха II и Алиеноры, доходя даже до похождений его далеких предков, таких как Жоффруа Плантагенет и Гийом Аквитанский, — оба не пропускали ни одной юбки и волочились за женщинами как замужними, так и нет. Многие из них, как, например, Ланселот, лучший рыцарь в мире, без колебаний «куртуазно» овладевали королевой в комнатах королевского дворца. В этом также обвиняли другого «лучшего рыцаря в мире», Гийома Маршала, подозреваемого в том, что одно время он был любовником Маргариты Французской, жены Генриха Молодого. Здесь, как и в романах, завистники и ревнивцы двора, чтобы разрушить любовь, которую питал сеньор к Гийому, хотели его дискредитировать:

Завистники захотели

Лишить Маршала

благ и хорошей жизни,

и любви сеньора^14[1015].

Для этого они нашли родственника Генриха Молодого и попросили его сообщить королю о безнравственном поведении Маршала:

Но это чистая правда,

то, что он делает с королевой.

Это большое горе и разочарование.

Если короля охватит бешенство,

то мы будем отомщены...

для этого просим вас, сир,

чтобы вы открыли ему глаза на этот обман, на этот стыд и позор,

о которых мы хотим уведомить короля^15[1016].

В этом случае реальность близка к упоминаемым в рыцарских романах ситуациям. Можно оценить риск и опасность «куртуазной» любви, если ее целью является дама из высшего общества!

Куртуазная любовь — любовь мужчин?

Недавно заданный вопрос вновь приходит на ум. Не было ли ухаживание за дамой попыткой соблазнить ее мужа? Вещь очевидная, если под этим иметь в виду профессиональную потребность рыцаря в принадлежности к свите могущественного сеньора. Нравиться даме могло означать, как мы видели, совершение военных подвигов, способных привлечь внимание хозяина дома и таким образом быть завербованным, чтобы обеспечить себе карьеру или просто-напросто существование. Тот же ответ будет в случае, когда влюбленный рыцарь хочет находиться поближе к даме и для этого должен был привлечь благосклонность сира, получить право составлять его свиту, чтобы проживать в замке или, по крайней мере, иметь туда свободный доступ. Так поступают многие герои романов, начиная с Тристана. Но не так себе это представляет Жорж Дюби, сильно подвергнутый влиянию статьи С. Марчелло-Низиа, видя в куртуазной любви маску, обман, преобразование гомосексуальной связи^16[1017]. Он пишет:

«Стоит спросить себя о настоящей природе отношений между полами. Была ли женщина чем-то большим, чем иллюзия, чем вуаль, ширма, в том смысле, который дает Женет, или же скорее выразительницей, посредницей, связующей; (...) в этом военизированном обществе, не была ли куртуазная любовь на самом деле мужской любовью?»^17[1018]

Несколькими годами позже, комментируя «Историю Гийома Маршала», Ж. Дюби снова углубляется в эту тему. Он называей «мужской дружбой к своему хозяину» отношения, связывающие Гийома Маршала и Жана д’Или, — отношения, которые в рассказе Иоанна называются «любовью». Он отмечает, насколько мало места отводится женщинам в этом рассказе, и вновь подчеркивает частоту употребления слова «любовь», чтобы обозначить «эту мужскую дружбу». В связи с обвинением, выдвинутым против Гийома Маршала, упомянутого выше, он делает такие выводы:

«Так, все на деле вращается вокруг любви, но не дадим себя обмануть: вокруг любви мужчин друг к другу. Это и не удивительно; мы начинает обнаруживать, что куртуазная любовь, которую воспевали трубадуры и труверы, любовь, которую рыцарь испытывает к избранной даме, прятала основное или скорее отражала искаженный образ основного — любовных отношений между воинами»^18[1019].

Я признаю, что впервые я не был полностью согласен со своим высокочтимым учителем и другом. Не в том, что рыцарство породило многочисленные гомосексуальные связи. Как организация с абсолютно мужским военным составом, где на первый план выдвигались мужественность, физические качества и доблесть товарищества, рыцарство не больше чем любое другое сообщество (если не брать в расчет духовенство, уже давно в этом обвиняемое) могло породить такие отношения, чему благоприятствовала теснота в залах фехтования и местах ночлега. Тем не менее, изучая тексты, нужно опасаться, чтобы они не сказали больше, чем кажется^19[1020].

Проявим осторожность сначала к значениям слов. Так, слово «любовь», так широко употребляемое для обозначения дружеских отношений между мужчинами в текстах XII века, не имеет в старофранцузском языке того времени «влюбленного» и чувственного, сексуального отголоска, который приписывают ему с удовольствием сегодня. Оно главным образом обозначает восхищение, сентиментальную связь дружбы или вассальной зависимости^20[1021]. Любовь рыцаря к своему сеньору имеет не больше неоднозначности и подтекста, чем любовь к королю или к Богу, и если поэт говорит, что Роланд любил Оливье, здесь не больше двусмысленности, чем, не в обиду будет сказано современным любителям скандалов и сплетен, в словах евангелиста Иоанна, представившегося «учеником, которого любил Иисус». Можно даже сделать противоположные выводы: средневековое слово «любовь» обозначало, прежде всего, дружбу, простую и чистую, в то время как говорить о «дружбе» было более двусмысленным.