Ричард III и его время. Роковой король эпохи Войн Роз - [122]

Для демонизации Ричарда III Мор также прибегает к искажению порядка событий. В «Истории…» указано, что сначала Ричард Глостер извлек младшего сына Эдуарда IV из убежища и только после этого состоялись знаменитый Совет в Тауэре и казнь лорда Гастингса. Искушенный политик действовал бы именно так. Логично было бы использовать влияние лорда Гастингса, чтобы заполучить в свои руки обоих принцев, а затем избавиться от слишком самостоятельного союзника. На самом деле Совет в Тауэре состоялся 13 июня, а выход из убежища младшего принца 16-го. Тем не менее предложенный Томасом Мором вариант развития событий кажется настолько психологически обоснованным, что вплоть до конца XIX в. историки воспроизводили именно эту датировку.

С той же целью Мор «изобретает» торжественную церемонию помещения принцев в Тауэр. Он пишет: «Тотчас [после извлечения младшего сына Эдуарда IV из убежища] они доставили его к королю, его брату, в епископский дворец у собора Св. Павла, а оттуда через весь город с почетом препроводили детей в Тауэр». Создается впечатление, что, только имея в своем распоряжении обоих принцев, Ричард Глостер решился перевести их из нейтрального епископского дворца в зловещий Тауэр. Все потенциальные читатели Мора знали, какая ужасная судьба постигла детей «доброго короля Эдуарда», и эти «почетные проводы» неизбежно должны были вызвать ассоциацию с агнцами, которых ведут на заклание. На деле события развивались несколько иначе. Старший сын Эдуарда IV занимал королевские покои в Тауэре уже на протяжении пяти недель, а именно с 9 июня.

Помимо прочего, Мор приписывает Ричарду множество неназванных преступлений. Он пишет: «Все время, пока Ричард III был королем, убийства и кровопролития не прекращались до тех пор, пока его собственная гибель не положила всему этому предел». Такое добавление логически необходимо: тирания немыслима без многочисленных казней. Однако Томас Мор при всем желании не смог бы конкретизировать свои обвинения — политические казни в правление Ричарда III были редкостью. Несмотря на полную необоснованность, это «изобретение» Томаса Мора было подхвачено всеми историками второй половины XVI в. В историографии даже закрепилось словосочетание «кровавая тирания Ричарда III».

В произведении Томаса Мора есть еще одно направление «корректировки» фактов — это драматизация истории. Приведем лишь один пример. Для того чтобы в судьбе лорда Гастингса ярче прослеживалась мораль, Томас Мор «путает» дату казни родственников королевы. Он пишет — «когда… были схвачены и приговорены к смерти родственники королевы, это делалось с его [лорда Гастингса] согласия, и он сам велел их обезглавить в Помфрете, не зная, что в тот самый день его самого велено обезглавить в Лондоне». К слову сказать, Риверс, Грей и Воган были казнены не в Помфрете, а в Понтефракте, но эту деталь, видимо, следует отнести за свет невнимательности Томаса Мора.

Завершая разговор о достоверности «Истории Ричарда III», следует обратить внимание на необычайное для исторического труда количество деталей. Именно множество мелких подробностей придают произведению Томаса Мора такую убедительность. Если автор «Истории…» знал даже о том, какими словами слуги Ричарда Глостера прокомментировали смерть короля Эдуарда, его осведомленность заслуживает самого глубокого восхищения.

Однако огромное большинство этих деталей присутствуют только в «Истории Ричарда III», их попросту не удается подтвердить сведениями из других источников.

Например, Томас Мор приводит весьма назидательный разговор, состоявшийся утром 13 июня между лордом Гастингсом и его однофамильцем — королевским чиновником Гастингсом. Лорд Гастингс замечает, что «еще никогда в жизни он не был так весел и так далек от беды», и эти наивные слова дают Томасу Мору повод воскликнуть: «О милостивый Боже! Так слепа наша смертная природа… не прошло и двух часов, как он лишился головы». В данном эпизоде настораживает прежде всего путаница с должностями второго Гастингса. В английском варианте «Истории» собеседник злосчастного лорда назван «pursevant» (королевский гонец), а в издании 1565 г. «caduceatur» (королевский герольд). Историки потратили немало усилий, пытаясь отыскать в документах упоминание о загадочном втором Гастингсе, но ни королевского герольда, ни королевского гонца с фамилией Гастингс найти не удалось. По-видимому, и герольд Гастингс, и сам диалог были вымышлены для создания яркого драматического эффекта.

Томас Мор в подробностях пересказывает пророческие сны; воспроизводит реплики, которыми народ встречал то или иное политическое событие; рассказывает, какие доспехи надел Ричард Глостер после Совета 13 июня и почему; на каком бревне отрубили голову лорду Гастингсу и т.д. и т.п. Простая логика не позволяет допустить, что Томас Мор знал все это и в то же время ошибся, называя имя герцога Бэкингема. Думается, что значительная часть деталей, присутствующих на страницах «Истории Ричарда III», является всего лишь плодом фантазии.

Итак, при ближайшем рассмотрении «История Ричарда III» оказывается вовсе не историей, а литературно-философским произведением, построенном на использовании исторического материала. К такому выводу нас приводит прежде всего та свобода, с которой Томас Мор обращается с фактами. Воссоздание событий 1483–1484 гг. для него оказывается не целью, а средством донести до читателей свои политико-философские воззрения. Стремление как можно более рельефно обрисовать образ идеального тирана прослеживается буквально в каждой фразе «Истории Ричарда III». Более того, события «Истории…» настолько безупречно вписаны в авторскую концепцию, что становится невозможным разграничить правду и авторский вымысел, исторические факты и их нравоучительное истолкование. Поскольку в целом ряде случаев Томас Мор очень далеко отклоняется от истины, заслуживающими доверия можно считать только те сведения, которые можно подтвердить данными других источников.