Ричард I Львиное Сердце - [34]

Не следует, однако, игнорировать тот факт, что Ричарду это удавалось лишь потому, что Филипп умело и охотно ему подыгрывал. Но это нисколько не умаляет дипломатических способностей Ричарда. И будь он в действительности аполитичным сорвиголовой, каким его начиная с XIX века изображают историки, Ричард наверняка совершил бы массу ошибок. Подобной характеристике Ричарда мы главным образом обязаны замечаниям, которыми буквально напичканы отдельные места у Гиральда. Хотя прямо нигде не утверждается, что полководческие таланты Ричарда вредили политическим, средневековые биографы считали это самоочевидным и не вызывающим сомнений. И совершенно в духе литературного противопоставления, построенного на контрасте, рисуется чисто схематическая картина: Филипп предстает трезвым и рассудительным политиком, тогда как Ричард — импульсивным и непоследовательным воякой. Если бы это соответствовало действительности, он наверняка бы не сдержался и выступил с разоблачением связи своего отца с сестрой Филиппа хотя бы на одной из многочисленных конференций, созывавшихся в последние годы жизни Генриха, а не стал бы дожидаться наиболее благоприятного случая, каким стала встреча в Мессине. Но, будучи достаточно проницательным, в чем не должно быть никаких сомнений, он наверняка догадывался, что и Филипп видит его насквозь. И как только ему стали ясны причины, побудившие того к партнерству, он понял, что поддержку Филиппа можно получить без уступок и не прибегая к несправедливости. И если бы он не опасался, что с помощью Иоанна отец может лишить его наследства, и если бы опасность исходила лишь со стороны Филиппа, уступки и отказ от земель были бы и вовсе излишни. Да и подписанный Генрихом акт капитуляции доказывает, что Филипп и Ричард на самом деле были равноправными партнерами. И в их совместное владение как гарантия исполнения Генрихом подписанного договора перешли завоеванные территории, Леман и Тур, а после смерти последнего 6 июля 1189 года Филипп сразу же вернул Ричарду все совместно завоеванные земли. Анжуйско-французские войны, предшествовавшие борьбе с Генрихом, и поход Ричарда на Тулузу требовали теперь правового урегулирования. Мы знаем, что именно тут Ричарду удалось осуществить свое главное стремление. Как сообщает Дицето, повествуя о состоявшейся в 1180 году конференции в Бонмулене, Ричард выступил на ней против взаимного возврата завоеванных территорий и восстановления довоенного status quo из корыстных побуждений, поскольку по своей значимости Каор и К верю и не шли ни в какое сравнение с завоеваниями Филиппа в Берри. И их он сейчас уступает французскому королю — речь шла о баронствах Иссуден и Грасэ, — тогда как ему была возвращена Шатору, главная крепость Берри, и оставлены завоеванные в ходе тулузского похода 1188 года земли. От Оверни он отказался, что позволило на время крестового похода устранить старый спорный вопрос. Поскольку по акту капитуляции Генрих обязан был выплатить репарации в сумме 20000 марок, Ричард в качестве его правопреемника принял это обязательство на себя, добавив еще 4000 марок. Таким образом, и это вполне отвечало взаимным интересам, были оплачены расходы Филиппа на войну, которую тот вел в интересах Ричарда. Судя по записям в Pipe Rolls, относящимся к этому периоду, весьма вероятно, что последний действительно выплатил Филиппу указанную сумму сполна.

Как могли бы сложиться в 1189 году отношения между Филиппом и принцем из рода Плантагенетов, опасавшимся за свое наследство, наглядно демонстрирует договор, заключенный между Иоанном и Филиппом в 1194 году. Поддержка французского короля, которая полностью отвечала интересам последнего, иначе тот бы ее никогда и не оказал, стоила тогда не только Вексена, но еще и всей восточной Нормандии и значительных территориальных уступок по остальным материковым владениям. И тут обнаруживается различие между реалистической оценкой интересов врагов, идущих на союз из корыстных соображений, точнее, ради удовлетворения собственных нужд, и столь же неразумным, как и неблаговидным образом действий.

Стратегии Ричарда Филипп противопоставляет свою собственную, но, также стремясь отложить неизбежный военный конфликт на более удобное время, он имеет в виду совершенно иное — ему нужно было отправить Ричарда как можно дальше от Франции. И переломным моментом в его взаимоотношениях с последним становится неожиданное объявление Ричардом о своем решении отправиться в крестовый поход, сделанное в ноябре 1187 года. И если до этого он долго и упорно наседал на Генриха, добиваясь признания тем его прав, то теперь Филипп увидел перед собой возможность вместо трудного и долгого приступа добиться победы единым решающим ударом. Таким образом, его выступление на стороне Ричарда и удивительная уступчивость не имеют ничего общего ни с наивностью и робостью, ни с политической слабостью и близорукостью. Его расчет исключительно прост и беспроигрышен. Из английских источников (Девиз, Ньюбург, Коггесхэйл) явствует, что едва ли кто верил в возвращение Ричарда из крестового похода, и, необходимо признать, по тем временам это было вполне естественно. Ричард же недвусмысленно дал понять, что не покинет страну, не получив от отца гарантий наследства, даже более того, потребовал, чтобы и Иоанн принял участие в походе. И если дело сводилось лишь к тому, чтобы выпроводить Ричарда из страны, вполне понятно, почему Филипп был заинтересован в предоставлении тому всех возможных гарантий и старался быть с ним как можно обходительнее. Но перед Бонмуленской конференцией он не мог предвидеть конкретной ситуации, того, что Генрих скончается еще до отъезда Ричарда и ему из-за этого самому придется принять участие в крестовом походе. Пока на английском престоле сидел Генрих, маловероятно было увидеть английского короля среди крестоносцев. И отказ Генриха от участия в крестовом походе давал Филиппу прекрасный повод тоже отказаться от своего обета, и тогда, разумеется при отсутствии поблизости Ричарда, мог пробить его исторический час в судьбе Франции. Со смертью же Генриха его шансы возглавить список убитых в священной войне стремительно возросли, так как избежать участия в походе, пусть даже самом краткосрочном, теперь не представлялось никакой возможности. И дело было не столько в том, что приходилось считаться с общественным мнением и не рисковать потерей благосклонности церкви, гораздо важнее было усыпить бдительность Ричарда. Ведь в случае одностороннего и ничем не мотивированного отказа Филиппа от участия в крестовом походе, Ричард, приложивший столько усилий для укрепления своего положения, скорее всего и сам бы остался дома. Тогда бы все политические спекуляции Филиппа утратили всякий смысл.