Ричард Длинные Руки — грандпринц - [9]

Бобик всхрапнул, попытался перевернуться на другой бок, но уперся передними лапами в роскошное платье Аскланделлы. Она взглянула с некоторым испугом, то ли за себя, то ли за платье, а он приоткрыл глаз и посмотрел на нее в великом недоумении: а ты здесь откуда?

Она почесала у него под нижней челюстью, похожей на нечто чудовищное, разве что у тираннозавров были такие, он довольно потянулся и снова заснул уже так, кверхулапо.

— Я не говорил, — возразил я, — что красивая женщина должна быть обязательно дурой, хотя, конечно, это приятно, когда сразу два достоинства в одном человеке. Просто это устоявшееся мнение, которое я с огромным удовольствием, как и все мужчины со здоровыми вкусами, разделяю. Но, как я осторожно полагаю, вы не станете скрывать нечто сенсационное?

— Полагаетесь, — спросила она с интересом, — на мою честность?

— Вы меня оскорбляете, — сказал я с достоинством. — Полагаю, что вы уже на законном основании, как проигравшая, похвастаетесь своей уникальностью.

Она взглянула настороженно.

— Вы… догадались?

— Еще бы, — ответил я, не моргнув и глазом. — Это же очевидно. Разумеется, для тех, кто понимает и бдит.

Она покачала головой.

— Не думаю, что здесь есть кто-то еще… из бдящих. И что вы поняли обо мне?

Я понимающе улыбнулся.

— Аскланделла… Кто проиграл спор: я или вы?

Она кивнула.

— Хорошо. Тем более что вы почти догадались. Хотя не так и не о том, но все же… Да, я и есть империя.

— Вот как, — произнес я, стараясь оставаться тем же благодушным и покровительственным и не выказывать, насколько это меня шарахнуло, даже селезенка как-то болезненно сжалась, а может, это и не селезенка. — Что-то подобное я и подозревал, хотя и не знал, как это оформить в слова… Значит, империя?

Она кивнула, лицо спокойное, но теперь я рассмотрел на нем и налет легкой грусти, дочь императора не может позволить себе выказывать сильные чувства.

— Я сама не знала очень долго, — сказала она, — хотя в детстве чувствовала нечто… а потом эти странные сны о предначертании… но когда маги пришли во дворец и долго общались с моим отцом, а потом с моими наставниками…

— Вы поняли больше, — сказал я.

— Даже больше, чем… больше.

— Мне тоже трудно бывает объяснить свое, — сказал я.

В коридоре послышались шаги, голос Зигфрида, наконец распахнулась дверь, быстро вошли Альбрехт, а за ним осторожно Клемент и Сулливан с Мидлем.

Все четверо малость ошалели, увидев нас в креслах у камина и с фужерами вина в руках, словно ожидали застать драку. Альбрехт тут же зыркнул на блюдо с крошками от пирожных, поклонился и сказал не своим голосом:

— Ваше высочество, мы пришли по важному делу. Но вообще-то можем и в другой раз. Вообще-то да, это разумная мысль…

Клемент сказал поспешно басом, это прозвучало комично, будто слон пытался держаться мышью:

— Да-да, мы лучше попозже…

Я ответил небрежно:

— Ничего, мы тоже как раз обсуждаем с принцессой внутриполитические проблемы региона и глобальные последствия социальных сдвигов в сознании простого благородного сословия.

Клемент и Сулливан переглянулись, оба ничего не поняли, но на Аскланделлу посмотрели с уважением и даже опаской. Бобик тоже приоткрыл глаз, посмотрел на них, потом на Аскланделлу.

Она помолчала, мне показалось, что на меня взглянула с немым укором.

— Да, — проговорила она с неохотой, — именно сдвиги…

— Серьезные, — сказал я. — И весьма неожиданные.

Лорды смотрели то на нее, то на меня.

— Но значительные, — согласилась она.

— Хотя и медленные, — уточнил я.

— Зато осторожные, — добавила она. — Уверена, ваши лорды такого же мнения.

Альбрехт сказал поспешно:

— Конечно же, такого! Попробовали бы не такого! Его высочество бывает тяжеловат на руку в гневе. Вы еще не заметили?

Она посмотрела на меня вроде бы с опаской.

— Еще нет…

— Значит, у вас еще все впереди, — пообещал Альбрехт.

Она сказала вежливо:

— Тогда лучше покину вас, пусть его высочество отдохнет от серьезных разговоров, а то у него глаза какие-то… уже почти как у человека.

Они все склонились в почтительнейших поклонах и замерли, пока она неспешно, дочери императоров и даже королей все обязаны делать неспешно, шествовала к выходу.

Бобик посмотрел вслед, даже сделал движение приподняться и хотя бы проводить, но герцог Мидль уже забежал вперед и распахнул перед нею обе створки, поклонился еще раз, уже спине, и вернулся довольный и сияющий, как же, услужил даме, это так важно, так важно в наше рыцарско-галантерейное время.

Альбрехт повернулся ко мне, лицо серьезное, сказал неприятным тоном:

— Ваше высочество, у нас сложилось впечатление, что мы с этой коронацией что-то слишком торопимся.

— Это не вы торопитесь, — ответил я. — Это я тороплюсь. Садитесь, дорогие друзья, объясню… Да садитесь же, я говорю не из вежливости, а чтобы не попадали и не поломали мне тут мебель, что уже и не моя, а короля Леопольда, оказывается! И откуда он взялся…

Они сели, я хотел было угостить их вином, но решил, что это слишком, только что старался перед Аскланделлой, но там обошлось пирожными, а эти целого быка сожрут.

Они устроились в креслах, не вальяжно, но и не на самых кончиках сидений, помнят о своем достоинстве и высоких титулах, обратили на меня вопрошающие взоры.