Режиссер - [5]

Ингмар поворачивает будильник, смотрит на отпечаток пальца на стекле циферблата. Вспоминает фотографии, стоявшие на тумбочке у отца.

Портрет его собственной матери и портрет Нитти. Маминого там не было никогда. И фотографии сыновей тоже.

Посреди разговора о мелодике «Похождений повесы», о хоре проституток на второй сцене, после недолгой паузы, раздумий, Кэби вдруг говорит, что, как только он влюбится в другую, он должен ей сразу об этом сказать.

— О чем ты? — спрашивает Ингмар, пытаясь изобразить веселое удивление.

По телефонным проводам, сквозь мигающие соединения, отголоски расстояний Ингмар вдруг слышит какое-то движение в гостиничном номере Кэби, кто-то крадется по металлическому листу, капает на мокрый ковер.

— Мне кажется, что-то происходит, — спокойно произносит она. — Я по себе замечаю, когда я в отъезде.

— Что ты замечаешь?

— Знаешь… — начинает она. — Когда мы встретились, все было в таком, что называется, романтическом сиянии, и это казалось довольно эротичным — правда? Но ведь надо идти дальше… и это не значит, что все к худшему, как ты любишь повторять. Мы получили нечто более реальное. Я согласна, но после моей поездки в Бордо я была немного напугана, потому что твоя потребность во влюбленности гораздо больше моей.

— Кэби, что случилось?

— Ничего, — отвечает она. — Я встретила Святослава Рихтера и поняла, что это очень приятный и интересный человек.

— Ты что, переспала с этим…

— Прекрати, — перебивает она. — Я никогда не стану тебе изменять.

— Но если ты изменила, значит, ты лжешь.

— Мы ужинали в этом самом «Ле Жарди чего-то там».

— А потом? Вы поужинали. Что было дальше?

2

Мы выключили ночники в изголовье и переспали, думает Ингмар.

Все такие же слепые, желательно с закрытыми глазами, мы искали друг друга.

В мерцающей темноте.

Глубоко утопая в затихающей роскоши «Оперы»: изогнутые балконы, ложи и вертящийся пол.

Кэби попыталась прошептать что-то о том, что обоим и без того было известно, одновременно приподнимая зад.

Осторожно, почти деловито, Ингмар задирает ее батистовую ночную сорочку.

Неожиданное тепло.

Их тела наливаются страстной тяжестью при мысли о том, что если они продолжат, то могут зачать ребенка, — и, не сговариваясь, продолжают.

Молча обвиваясь телами.

Он видит это сквозь стеклянную перепонку, наполненную водой, сквозь запотевшую банку из-под варенья, сквозь огромный парник, ледяной кубик, ночью наполненный светом.

На коробке шоколадных конфет «Дросте» куда-то спешит маленький человечек с тростью. На нем остроконечная шляпа, вместо тела шоколадная плитка.

Ингмар трет глаза запястьями и смотрит в окно.

Небо постепенно отделяется от черного поля.

Маленькие листья на ветвях плакучей березы пока неразличимы, хотя солнце уже ласкает кроны деревьев.

Тень от дома падает на весеннюю травку, пробивающуюся сквозь толщу бурой прошлогодней листвы.

В спальне звонит будильник, который тотчас выключают. Кэби идет в туалет, спускает воду и приходит на кухню.

— А вдруг на этот раз я забеременела? — сонно произносит она у него за спиной.

В голосе звучит едва скрываемая улыбка. Ее тело все еще хранит в себе тепло долгого сна.

— Я совсем забыл, что тебе надо в Вестерос, — говорит он.

— Ты давно проснулся?

— Нет.

— Я слышала, как ты вставал без десяти пять.

— Да, я опрокинул полку со всеми продуктами в холодильнике, — отвечает он. — Наверное, крепеж сломался к чертовой матери.

— В субботу попробую починить, — бормочет она, наливает воду в эмалированную кастрюлю и ставит ее на плиту.

Немного погодя кастрюля начинает шипеть.

— Ты едешь в Росунду или у тебя другие планы?

— Пока не знаю, — отвечает он.

— Дорогой, не надо переживать из-за того, что пишут в газетах, — говорит она. — Главное, что всем, кто там был, опера очень понравилась. Понимаешь? Ведь весь зал аплодировал стоя. Причем очень долго. Браво, Ингмар! Браво!

— Да, конечно, это главное.

В окно он видит, как Кэби садится в такси, затем он встает на колени, подключает телефон и, затаив дыхание, звонит Ленн.

Под звуки фанфар тяжелый негнущийся занавес (на нем нарисован еще один занавес) резко подпрыгивает вверх, во время короткой прелюдии обнажая сцену: В Саду Настоящей Любви наступила весна, женщина с испуганным лицом и окладистой бородой сидит в беседке.

— Ну-ка быстро говори! Я готова: раз, два, три!

Маленький круглый человечек, словно отлитый из темного шоколада, выбегает сквозь отверстие в изгороди.

— Постой-ка, Малыш, дай взглянуть. Успех — ты это слово не забудь!

Зрители смеются на выдохе, неожиданно образуя мощный воздушный поток, который сметает с головы шоколадного человечка громоздкую остроконечную шляпу. На мгновение Рагнара Ульфунга охватывает страх, и сквозь грим проступает его настоящее лицо, но вскоре он снова овладевает собой.

— Ты не лжешь? Прошу тебя! Не обманывай меня!

Шоколадный человечек насмешливо напевает, показывая тростью на домик. Дверь открывается, и на сцену, танцуя, выбегает секретарша Ингмара Ленн в нежно-розовых панталонах с потным пятном между ягодицами.

— Я в молодости умным мнил себя. Зовут меня Курт Берг, я старый идиот.

Женщина краснеет, пряча лицо в бороду.

— Моя рецензия прекрасна, успех тут налицо, всем это ясно! Хвала тебе, наш милый Малыш, ты превосходный режиссер, ура тебе, ура!