Режим бога (Последний шаг) - [6]

— Что он делает? — тревожно спросила хозяйка — мать мальчик, к которому пришли гости.

Гайти Сотис замерла. Ее муж, отец Ноиро, пригляделся.

— Вы очень тихо говорите, — пролопотал Ноиро, отчаявшись понять старуху, — я ничего не слышу.

Толпа дрогнула и зароптала. Пожилая женщина заплакала, вяло вскинула руки с мольбою и в отчаянии потрясла головой. Ноиро стало жаль ее. Ему понравился цвет, которым, как ему казалось, обладала незнакомка — это были оттенки потухающего заката. Ни у кого еще он не встречал такого цвета.

— Ноиро! — окликнул его отец.

Мальчик оглянулся.

— Пойди сюда, Ноиро!

— Я сейчас, — предупредил он собеседницу, поворачиваясь обратно, и вздрогнул: кресло оказалось пустым.

Праздник был испорчен. Хозяйка рыдала и пила успокоительные капли, гости начали расходиться, бросая в сторону семьи Сотисов неодобрительные взгляды, словно кто-то из них совершил что-то кощунственное. Ноиро ничего не понимал, и ему вместе с папой и мамой пришлось тоже уйти. Лишь спустя семь лет, перед рождением сестренки, Веги, отец расскажет о том, что кресло принадлежало бабушке ребенка, которого они поздравляли, а сама бабушка умерла за полтора года до этого от тяжелой болезни. Но самое главное, за что та семья осталась благодарна Ноиро — это болезнь матери именинника, случившаяся с нею из-за нервного срыва. Если бы не это, на следующий день они отправились бы в поездку, которую планировали уже давно, и погибли бы в загоревшемся при посадке самолете, как все сто двадцать девять пассажиров и экипаж. Именно столько людей было на борту в том злосчастном рейсе…

Но на самом деле необычные вещи происходили с ним куда чаще, чем это было известно родителям.

В десять лет Ноиро сильно заболел. Он лежал в своей комнате и горел, дрожа от жестокой лихорадки. Приглашенный врач запаздывал, жаропонижающие не помогали, температура карабкалась по столбику термометра с пугающим упорством…

Мать и отец сидели рядом, не в силах помочь, а Ноиро тихо бредил.

— Пить, пить! — иногда стонал он.

Сначала в глазах появились желтые пятна. Они закрывали собой все — родителей, предметы. Когда он поднимал тяжелые веки и смотрел в потолок, там, по белому полю, ползали желтые чудовища с неясным обликом. Вскоре все начало меркнуть. Мальчик перестал видеть.

— Включите свет, мне страшно! — просил он и слышал, как рыдает мать, потому что в комнате горели все осветители.

Но ему уже стало все равно. В какой-то миг свет вспыхнул, жар ушел, комната покачнулась и встала на место. Пытки больше не было.

— Мам, пап, я здоров! — сказал Ноиро, но пересохшее горло не выпустило ни звука.

Чтобы обрадовать их, Ноиро резко сел в постели и засмеялся.

Родители продолжали с ужасом смотреть на подушку, которая осталась у него за спиной.

Мальчик извернулся и получил пинок, отбросивший его к дальней стене спальни. А за окном было уже совсем светло — правда, свет был неестественно белым и тянул к себе, не позволяя сопротивляться. И еще в комнате царила пугающая тишина. Такой тишины здесь не было никогда!

С трудом оторвав взгляд от окна, Ноиро снова посмотрел на родителей и остолбенел.

На кровати перед ними разметался бледный ребенок без малейших признаков жизни. Тусклые белокурые волосы, спутавшись, раскинулись вокруг его лица на подушке, а глаза…

Ноиро закричал, но его никто не услышал.

Серо-голубые глаза мальчика на кровати были подернуты белесой дымкой и полуоткрыты. Челюсть безвольно отвисла, тонкая струйка слюны медленно стекала с края рта, пузырясь пеной.

Ноиро кричал и упирался, но неведомые силы волокли его к распахнутому в летнюю, почему-то светлую, ночь окну. Там, на постели, лежал он сам, такой чужой и отвратительно неживой.

— Я не хочу! — стенал он. — Я хочу назад!

Он все понял. Это была его смерть, суровая и равнодушная к нему и ко всем остальным. Это она обратилась в белое свечение и стояла там, за окном.

Мать уже вскочила, уже трясла опустевшее тело Ноиро за безвольные плечи, уже что-то кричала. По ее лицу текли потоки слез, отец пытался удержать ее, но она вырывалась и хотела поднять ребенка на руки.

Ноиро дернуло, будто током. При каждом рывке тела разрядом молнии било и его, свободного. И мальчик… обрадовался.

— Назад! — закричал Ноиро, не слыша себя, но точно зная, что будет так, как он скажет.

Снова пинок, кувырок, боль…

…Страшно болит голова, тело придавило гигантским прессом, но что-то изменилось, что-то сильно изменилось!

Ветерок, дующий из распахнутого в черную кийарскую ночь окна, холодил испарину, выступившую на лбу Ноиро. Волосы мигом промокли от пота.

Мальчик облизнул растрескавшиеся губы и попросил воды. Он никогда и никому не рассказывал того, что с ним случилось.

Но приоткрыть завесу своей тайны ему, однако, пришлось два года спустя.

Конечно же, как всякого ребенка, смутная угроза чего-то непонятного первое время его отпугивала. Стоило Ноиро ощутить в себе подозрительные симптомы — гудение и вибрацию во всем теле — как ему тут же мерещилось удушье, он паниковал, подскакивал и гнал от себя подступившее оцепенение. Иногда из-за этого он не давал себе уснуть на протяжении всей ночи, чтобы в полусне опасная сила не вышвырнула его из тела в белую ночь смерти.