Рейс - [119]

Шрифт
Интервал

Сыромятников подошел к нему и сразу понял, что тот без сознания. С размаху ударил левой кистью по щеке, чтобы привести в чувство. Жертва не откликалась. Маньяк взял Алехина за подбородок и резко поднял ему голову. Прижал два пальца к артерии — пульса не было. Мент был мертв.

Мертвые предметы не интересовали маньяка. Человек принципов, Офтальмолог не умел мухлевать. Он не мог присваивать номера трупам — только живым.

Сыромятников грязно выругался, сжал кулаки и принялся отчаянно топать ногами. Если бы он не матерился, то выглядел бы как ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Наконец, истерика стихла. Офтальмолог подошел к стене, взял табуретку, вернулся к Алехину и, опираясь на его безжизненное тело, вскарабкался на нее. Достав из кармана охотничий нож, срезал веревку с крюка. Тело Алехина с тупым звуком падающего мешка с картошкой шмякнулось на пол.

Маньяк нагнулся, разрезал ленту и веревку на руках жертвы. Так легче упаковывать труп в мешок. Затем разрезал веревку и ленту на ногах и, не вставая с колен, вновь пригнулся к лицу, стараясь уловить малейшие признаки дыхания.

И отпрянул.

Из горла Алехина вылетел хриплый свист. В этот раз тому удалось с первой попытки сделать спасительный глоток. Вернувшись к жизни, он обхватил онемевшими руками голову маньяка и притянул к себе, стараясь взять ее в удушающий захват. Но сил у него почти не осталось. Сыромятников нагнул голову еще ниже к лицу Алехина, чтобы высвободиться, и тогда тот сомкнул челюсти на кончике носа маньяка. Кровь из раны хлынула Алехину в лицо. Несмотря на боль, психопат не издал ни звука. Он разорвал-таки захват Сергея, схватил его за горло и стал душить.

Алехин чувствовал, как силы оставляют его. Глаза уже стали закатываться, когда кто-то вскочил на спину Сыромятникову (тот инстинктивно обернулся) и врезал ему по башке черной от сажи и жира сковородкой. Маньяк ослабил хватку на горле Сергея и затряс головой, словно вылезшая из воды собака. Правой рукой Алехин нащупал валявшийся на полу какой-то металлический предмет. Он инстинктивно зажал его в кулаке, левой обхватил Сыромятникова за шею и засадил ему железку в глаз. Удар был нанесен с такой силой, что ложка почти на всю длину вошла в мгновенно заполнившуюся кровью глазную впадину. Маньяк рухнул на Алехина ничком и отключился.

Через его плечо Сергей увидел, наконец, своего спасителя.

На спине Сыромятникова на коленях сидела женщина. Ее зеленые глаза светились, темно-красные в полумраке, наэлектризованные схваткой волосы стояли дыбом. Продолжая упираться в спину поверженного маньяка руками, женщина подняла голову и сквозь дыру в ленте, обмотанной вокруг ее лица, протяжно закричала. Это не было похоже на звук человеческого голоса. Она взвыла — сипло и утробно, как дикая кошка…

Когда женщина перекатилась со спины Офтальмолога на пол, задыхающемуся Алехину удалось, наконец, столкнуть с себя безжизненную тушу. Проснувшийся в нем мент сразу понял, что маньяк, судя по всему, убит. «Но факт смерти еще предстоит установить», — добавил в нем опер.

Не поднимаясь, он повернул голову и посмотрел на незнакомку. Она лежала рядом на спине, раскинув руки с бордовыми полосами вокруг запястий. Дышала тяжело, громко и прерывисто.

Алехин не мог пошевельнуться. Его лицо было в крови маньяка. Женщина приподнялась, облокотившись на левую руку. Тряхнула головой — совсем как Сыромятников после удара сковородкой. Быстрыми движениями размотала и оторвала ленту от своего лица и гадливо отшвырнула от себя ошметки. Алехин, тяжело дыша, вытер рукавом лицо. Они встретились взглядами.

— Сережа, как ты нашел меня? — осипшим низким голосом спросила незнакомка, наклонившись к нему. — Отвези меня домой, — говорила она по-русски, но с явным акцентом. Американским.

Произнеся это, она снова откинулась на спину и закрыла глаза.

Алехин попытался встать, но, опершись на руки, обнаружил, что совершенно их не ощущает. Сидя на полу и не спуская глаз со спины Сыромятникова, он начал массировать свои холодные, как лед, кисти. Через минуту по рукам побежало тепло. Сергей осторожно повернул лежащее тело и вынул из кобуры маньяка ПМ. Негнущимися пальцами с трудом передернул затвор. Бульдог больше не хотел испытывать судьбу.

Он упер ствол за ухо лежащего (на какое-то мгновение ему показалось, что по телу маньяка пробежала дрожь) и нажал на спуск. Пробившая череп деформированная пуля в облачке горячего пара, вращаясь, врезалась по касательной в пол, вырвала длинную щепу и застряла там.

Тело с пробитой выстрелом головой начало на полу замысловатый брейк-данс. Алехин вновь поднял пистолет.

— Oh my Go-o-o-o-d! — закричала оглушенная первым выстрелом Джейн, закрыв уши руками. — What the fuck are you doing?! He is fucking dead, is he?[64]

Словно очнувшись, Сергей опустил ствол и посмотрел на лежащего перед ним Офтальмолога. Из-под покойника потекла струйка мочи. Все было кончено.

На столике под иконами Алехин нашел свой паспорт, белкинский пропуск, кошелек, пистолет и документы своей спасительницы: толстый потертый синий американский паспорт, аккредитации России, Украины и ДНР, кошелек и конверт с несколькими сотнями долларов и тысячами рублей. Заначку Алехина в широком брючном ремне маньяк так и не обнаружил. Три телефона, один его и два ее, отыскались на подоконнике в хлебной корзинке, где лежало еще с десяток телефонов в разноцветных детских чехольчиках с сердечками, цветочками, мишками и Микки Маусом. Быстро раскрыв синий паспорт, он увидел фото и прочитал два главных слова:


Еще от автора Сергей Леонидович Лойко
Шок и трепет. Война в Ираке

Сергей Лойко, аккредитованный в Ираке «Новой газетой», стал одним из самых заметных журналистов, описывавших операцию «Шок и трепет». Его багдадские репортажи кроме «Новой газеты» публиковались в «Лос-Анджелес Таймс», звучали в эфире «Эха Москвы», перепечатывались крупнейшими мировыми изданиями.«Новая газета» выдвигает Сергея Лойко на премию Союза журналистов России за 2003 год.


Рекомендуем почитать
Записки поюзанного врача

От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…


Из породы огненных псов

У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?


Время быть смелым

В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…


Правила склонения личных местоимений

История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.


Прерванное молчание

Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…


Сигнальный экземпляр

Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…