— Ба, ну и дела! — вскричал князь в веселии сердца. (Замечали вы, любезный друг, сколь часто в романах и на сцене радость выражается с помощью вышеозначенных восклицаний?) — Ба, ну и дела! Надевай лучшее платье, дочка, твой жених уж на пути сюда.
И Елена удалилась, дабы облачиться в наряд, соответственный сему роковому событию в жизни женщины. Когда она воротилась, щеки ее были бледны, как ее белая атласная накидка и ветка флердоранжа у нее в волосах.
Едва она села на помосте подле отца, за окном грянул туш, возвестивший о прибытии рыцаря. Елене сделалось дурно, и, чтоб восстановить ее силы, понадобились валерьяновые капли.
Двери распахнулись. Он вошел, тот же самый воин, высокий, стройный и прекрасный, блистая сверкающей сталью. Он приблизился к трону, поддерживаемый с обеих сторон друзьями, точно так же закованными в латы, и изящно преклонил колено.
— Я прибыл, — сказал он голосом, дрожащим страстью, — просить, согласно объявлению, руки прекраснейшей леди Елены. — И с этими словами он протянул князю нумер «Альгемейне цайтунг».
— Знатного ли ты рода, сэр рыцарь? — спросил князь Клевский.
— Столь же знатного, как и твой, — отвечала коленопреклоненная сталь.
— Кто твои поручители?
— Я, Карл, маркграф Годесбергский, отец его! — сказал рыцарь по правую руку, поднимая забрало.
— И я, Людвиг, граф Гомбургский, его крестный! — сказал рыцарь слева и последовал его примеру. Тогда и коленопреклоненный рыцарь поднял свое забрало и взглянул на Елену.
— Я так и знала, — сказала она и упала в обморок, увидев лучника Отто.
Но ее скоро привели в чувство, как вы, верно, уж догадались, люди добрые. Прошло немного дней, и в Клевсе сыграли пышную свадьбу под покровительством святого Буго, святого Буффо и святого Бендиго. После бракосочетания счастливейшая и прекраснейшая на свете чета отбыла в карете четверней, дабы провести медовый месяц в Киссингене. Леди Теодору, которую уж давно мы оставили заточенной в монастырь, силой воротили в Годесберг, где она и примирилась со своим супругом. Ревнуя к невестке, она обожала сына и без памяти баловала внуков. Так что все счастливы, а моя немудреная повесть пришла к концу.
Я прочла ее в старой-престарой книге, взятой в старой захолустной библиотеке. Она была написана на французском языке благородным Александром Дюма; но, может статься, он похитил ее еще у кого-то, а тот стянул ее у предшествующего сочинителя. Ибо ничто не ново под солнцем. Все умирает, дабы возродиться вновь. Вот каким образом забытая повесть великого Дюма появляется на свет за подписью
Терезы Мак-Виртер.
Уислбинки, близ Нью-Брансуика. 1 декабря
