Рэймидж и барабанный бой - [57]

— Это действительно было так ужасно, caro mio?

— Нет, — сказал он быстро, понимая, что она неправильно поняла его молчание. — Нет, это было совсем просто.

Он кратко описал захват «Кэтлин», способ, которым Джексон помог ему изобразить из себя американца, и их освобождение в Картахене. Он опустил проникновение в доме Кордовы и информацию, которую он там нашел, и рассказал ей, как они угнали «Ла Провиденсиа» и приплыли в Гибралтар.

— Но почему вы так долго оставались в Картахене? Недели и недели. Разве вы не могли угнать судно раньше?

— Испанский флот стоял там: я хотел узнать, когда они отплывут и куда они отправятся.

Она почувствовала недосказанность прежде, чем он закончил.

— Но как вы могли сделать это, не дождавшись, чтобы они отплыли, и не увидев, каким путем они пошли? Они еще не отплыли, не так ли?

Рэймидж проклинал свой непослушный язык, который поставил его в опасное положение: единственным человеком в Гибралтаре, который знал о приказах Кордовы, был Специальный уполномоченный, который настаивал, что сведения должны сохраняться в абсолютном секрете. Весь Гибралтар, сказал он горько, кишит шпионами, и в кругу губернаторских друзей болтают слишком много.

— Хорошо, — сказал он неубедительно. — Я узнал кое-что, что заинтересует сэра Джона, но ты не должна упоминать об этом. Теперь — и это тоже абсолютно секретно — я должен найти сэра Джона и доложить ему.

— Но, любовь моя, — сказала она с откровенной иронией, — все, что ты сказал мне до сих пор, — то, что я должна держать факт в секрете. Ты знаешь тайну!

— И на этом пока все!

Она подняла на него глаза, неестественно яркие от слез, и в них он читал гнев и печаль.

— Значит, даже при том, что я — правитель государства, которое присоединилось к Англии как союзник, мне нельзя доверить какую-то глупую маленькую тайну?

Гнев, горечь, обида — да, и капля высокомерия патрицианки. Несколько минут назад они были как одно существо; теперь у его ног сидел чужой человек.

— Я… ну, в общем, Специальный уполномоченный дал мне строгий приказ. Даже губернатор не знает.

— Очень хорошо, — сказала она холодно. — Вы узнали эти сведения, так что давайте больше не будем говорить об этом. Но почему вы — посыльный, уплывающий, чтобы найти сэра Джона? Заставьте Специального уполномоченного послать кого-то еще. Вы заслуживаете отдыха: в течение многих месяцев вы рисковали своей жизнью — сначала спасали меня, затем захватили «Сабину», затем играли в шпиона в Картахене. Но ведь — добавила она с дрожью, — если бы испанцы обнаружили, что вы не американец…

— Меня расстреляли бы — но ведь не расстреляли. И я прибыл сюда, чтобы найти вас в ожидании меня! И кстати, юная леди, — ухватился он за возможность сменить тему, — почему вы здесь а не в Англии?

Она пожала плечами изящно — и холодно, и отдаленно. Ее голос был безразличным и нейтральным. Она была незнакомкой, правительницей Вольтерры — но больше не женщиной.

— Очень хорошо, вы можете сменить тему. Когда «Аполлон» прибыл сюда, я должна была ждать две недели. К тому времени мы услышали, что «Кэтлин» захвачена. Я не спешила в Англию, поэтому я решила остаться — мне было любопытно знать, живы вы или мертвы.

— Любопытно…

Слово ударило туда, где у него не было брони. Теперь вряд ли ему поможет то, что он знает, как глубоко ранена она сама, неспособная понять требования службы. И ее безразличная поза была поистине королевской: даже при том, что она сидела у его ног, он чувствовал себя так, словно все обстояло наоборот, как если бы он был скромным (и неправым) подданным, стоящим на коленях перед правителем государства Вольтерры.

— А Антонио? — спросил он, ошеломленный и едва соображающий, что говорит.

— Он ушел на «Аполлоне». Он хотел остаться, но я приказала ему плыть в Лондон в качестве полномочного представителя к вашему королю, чтобы он мог составить проект союза.

Это была гордая речь, но правительница вновь стала для него просто девушкой, когда он вообразил Антонио в качестве полномочного представителя уже оккупированного врагом государства в 20 000 человек, обсуждающего сроки и формулирующего соглашения Вольтерры с Великобританией, которая уже боролась с объединенными силами Франции и Испании и для которой Вольтерра была просто еще одной статьей расходов в уже и без того перегруженном бюджете.

— Как вы могли убедить испанцев, что вы американец, если носили этот мундир?

Она протянула ему очень маленькую и сохнущую на глазах оливковую ветвь, но он ухватился за нее нетерпеливо.

— Я носил матросский костюм. Я только что купил этот. Лейтенант моего размера — немного более узкий в плечах, пожалуй, — только что выкупил его у портного.

— Он был добр, что согласился вам его продать.

— На самом деле не был: фактически он отказался, но Специальный уполномоченный приказал, чтобы он продал его мне.

— Ваш специальный уполномоченный любит давать неприятные приказы…

— Боюсь, что так, — сказал Рэймидж лицемерно. — Но — ладно, когда вам приходилось отдавать неприятные приказы кому-то в Вольтерре, вам и в голову не приходило, что вам не повинуются, хотя, вероятно, вы не любили отдавать их…