Ревущие девяностые. Семена развала - [102]
Министерство финансов администрации Клинтона не только отказывалось от решения фундаментальных проблем мировой финансовой системы, но когда предложения вносились другими странами, даже если они имели несомненные достоинства, быстро накладывало на них вето, если они грозили подорвать гегемонию США. В начале Азиатского кризиса Япония выступила с инициативой создать Азиатский валютный фонд и сделала щедрое предложение внести в него гарантийный взнос в 100 млрд долларов. Япония занимала весьма критическую (хотя и молчаливую) позицию в отношении способов, которыми МВФ и министерство финансов США пытались управлять кризисом. Точно так же как Соединенные Штаты стояли перед угрозой больших потерь в связи с кризисом в соседней Мексике, Япония чувствовала угрозу, исходящую от кризиса у своих соседей. Но Соединенные Штаты проявили мало понимания специфического характера азиатских экономик, и, по крайней мере, в начале кризиса, сочувствия к их проблемам. (Когда Таиланд, верный союзник Соединенных Штатов во время Вьетнамской войны[105], столкнулся с кризисом, США отказали ему в предоставлении существенной помощи, считая, что спад в Таиланде всего лишь небольшое пятнышко на фоне стремительно развивающейся мировой экономики). Но Азиатский валютный фонд с большими ресурсами, предоставленными Японией, ограничил бы американский диктат в этом регионе. Министерство финансов США знало это и было готово пойти на риск углубления спада в регионе, если он не получит помощи. В Японии, Малайзии и испытавших кризис странах еще сохраняется еще сильное недовольство тем, как Соединенные Штаты реагировали на события в Азии в тот период.
ТРИУМФ И ПОРАЖЕНИЕ ВАШИНГТОНСКОГО КОНСЕНСУСА
Когда я перешел с поста председателя президентского Совета экономических консультантов на должность главного экономиста во Всемирном банке, мне показалось наиболее тревожным то обстоятельство, что МВФ и министерство финансов США часто выступали за рубежом именно с таких позиций, которые были прямо противоположны тому, что мы отстаивали у себя на родине. Мы боролись у себя против приватизации Системы социального обеспечения в то время, как проталкивали ее за рубежом. Дома мы боролись против поправки к Конституции, требующей сбалансированности бюджета, которая ограничила бы наши возможности использования экспансионистской фискальной политики в случае спада; но за рубежом мы требовали свертывания бюджетных расходов от стран, где начиналась рецессия. Дома мы боролись за закон о банкротстве, защищающий дебиторов и дающий им возможность возобновить дело; за рубежом мы рассматривали банкротство как нарушение кредитного контракта. В наших внутренних делах мы добивались изменения устава ФРС, концентрировавшего ее внимание исключительно на инфляции — мы были встревожены тем, что ФРС уделяет недостаточно внимания созданию рабочих мест. За рубежом мы требовали, чтобы центральные банки занимались только проблемой инфляции.
В Соединенных Штатах мы признавали границы рыночного механизма и считали, что государство должно играть важную (хотя и ограниченную) роль. Но хотя мы сами не верили в рыночный фундаментализм, как в концепцию, согласно которой рыночный механизм может сам решить все проблемы экономики (и общества); мы пропагандировали рыночный фундаментализм для остального мира. Я мог понять, если бы этим занимались Рональд Рейган или Маргарет Тэтчер. Но я не могу понять, почему это делал Билл Клинтон. Действительно, Клинтон назначил на пост президента Всемирного банка Джима Вульфенсона (Jim Wolfensohn)>{109}, человека, близкого себе по взглядам, и во Всемирном банке в период его пребывания в должности были проведены радикальные реформы — зачастую вопреки возражениям министерства финансов США. Но именно в этом и заключается суть: воззрения министерства финансов и Клинтона не совпадали. Министерство имело собственное видение будущего, свою идеологию, свою программу и имело возможность, хотя и не полную, осуществлять ее на международной арене, доминируя в МВФ.
Идеи рыночного фундаментализма нашли отражение в концепции базовой стратегии развития (а также управления кризисами и перехода от коммунизма к рыночной экономике), которую отстаивали МВФ, Всемирный банк и министерство финансов, начиная с 1980-х годов; стратегии, которую часто называли «неолиберализмом» или, поскольку большинство ее основных разработчиков находились в Вашингтоне, именовались также «Вашингтонским консенсусом». Она включала минимизацию роли государства посредством приватизации предприятий, находившихся в государственной собственности, свертывания государственного регулирования и государственного вмешательства в экономику. Государство сохраняло при этом ответственность за макростабилизацию, но в смысле снижения темпа инфляции, а не уровня безработицы.
Страны, добившиеся наибольших экономических успехов, а именно страны Восточной Азии, не следовали этой стратегии; государство играло там активную роль, и не просто обеспечивая образование, накопление и перераспределение дохода, но продвигая новые технологии. Страны Латинской Америки наиболее прилежно следовали школе Вашингтонского консенсуса — и Аргентина, и Чили были ее первыми учениками. Ранее мы уже отмечали, что стало с Аргентиной. Чили оставались образцом успехов, хотя и здесь 7-процентный рост начала девяностых годов сильно замедлился, темпы его сократились вдвое. Но остается под вопросом, объясняется ли успех этой страны тем, что она следовала политике Вашингтонского консенсуса, или тем, что она действовала селективно, и в критических ситуациях отвергла эту политику? Например, Чили не полностью либерализовала рынки капитала, введя налог на ввоз капитала, который сохранялся до тех пор, пока общемировой спад не сделал его беспредметным. Чили не провела полной приватизации — значительную часть экспорта по-прежнему составляла продукция медных рудников, находившихся в государственной собственности, которые работали столь же эффективно, как частные, но в отличие от частных, которые перебрасывали прибыли за рубеж, приносили государству большой доход. Наиболее важным было то, что, как подчеркивал президент страны Рикардо Лагос (Ricardo Lagos), ее лидеры сделали приоритетными такие области, как образование, здравоохранение и решение социальных проблем, которые не были в центре внимания Вашингтонского консенсуса. Да, они допустили широкую либерализацию торговли, что имело смысл для такой небольшой экономики (хотя Соединенные Штаты и не ответили им полной взаимностью), и они поддерживали сбалансированность бюджета — большая часть сегодняшнего долга Чили досталась ей в наследство от провалившихся (и с весьма большими издержками) экспериментов по дерегулированию финансового сектора в период военной диктатуры Пиночета (Pinochet), заигрывавшего с идеями свободного рынка, иногда с очень разрушительными последствиями.
