Революция и семья Романовых - [102]
По всем данным, Милюков направился в Киев не только по собственной инициативе, но и по поручению германофильской части «Правого центра». Во всяком случае, во время пребывания на Украине Милюкова постоянно информировали о деятельности этого «центра» в Москве. Одна из записей, например, гласит: «…Германское посольство ведет переговоры с русскими офицерами через заведующего обменом (военнопленными. – Г.И.) Рейхенфельса о свержении большевиков переодетыми в русских солдат военнопленными под руководством русских офицеров. В деньгах на подкуп латышских стрелков и на приобретение оружия приказано не стесняться. План будет обсужден с двумя офицерами германского Генштаба, которых командируют Гинденбург и Людендорф для организации предприятия. Русские офицеры с германскими пленными захватят все пункты и продержатся сутки, пока из Орши придут германские войска…» Этот план, судя по записям Милюкова, был отложен только временно из-за разногласий в германских «верхах», но такого рода сведения стимулировали «миссию» Милюкова в Киеве…
«Завязка» произошла на квартире одного из гетманских министров – кадета Н. П. Василенко. Он сообщил Милюкову, что на обеде у командующего германскими войсками на Украине генерала Эйхгорна у него произошел важный разговор с неким майором Гаазе. Это имя нам уже встречалось в связи с историей гетманского переворота (по словам Милюкова, «Гаазе» был псевдоним… принца Гессенского, брата Александры Федоровны). Теперь «майор Гаазе» поставил перед Василенко вопрос о перспективах восстановления «единства России», подчеркнув, что в решении его немцы могут «иметь дело только с монархическими партиями». Василенко уже знал, что Милюков находился в Киеве, и дипломатично ответил, что теперь в антисоветском лагере – многие монархисты, в том числе и сам Милюков.
Выслушав Василенко, Милюков сказал ему, что «тут будет удобный базис для беседы», и было решено, что Василенко сообщит о Милюкове «майору Гаазе».
Беседа состоялась 8 (21) июня. Ее содержание, почти стенографически записанное Милюковым, распадается на три части: выяснение взаимных целей и намерений сторон, выработка условий возможного соглашения и определение его политической базы.
Гаазе заявил, что свое окончательное отношение к России Германия может выявить только по окончании войны, но уже теперь она хотела бы иметь «определенные гарантии» путем выяснения позиции антибольшевистских сил. Милюков изложил свой план: «необходимо сделать хотя бы вид», что Москва будет освобождена усилиями самих русских; эту роль можно поручить Добровольческой армии, которую немцы снабдят оружием и перебросят на «кратчайшее расстояние» к Москве, в район Воронежа или Курска; германские же войска прикроют «западный фронт Московской области» и будут «грозить вторжением оттуда».
Судя по записям, Гаазе в принципе вполне благосклонно отнесся к плану, но выразил сомнение в достаточной силе Добровольческой армии и в «сочувствии германцам» ее командования, в частности генерала Алексеева. В ответ Милюков сказал, что на основании своей переписки с Алексеевым он может думать, что генерал «уже не так чужд мысли о необходимости считаться с объективными фактами». Впоследствии, в эмиграции, вопрос о «сношениях» Милюкова с Алексеевым летом 1918 г. (во время пребывания Милюкова в Киеве) вызвал довольно острую полемику[651]. Алексеева, правда, уже давно не было в живых (он умер осенью 1918 г.), но бывшие добровольцы обвиняли Милюкова в попытке исказить позицию Алексеева в вопросе об «ориентациях», приписав ему некоторые «германофильские колебания». Скорее всего, дело было не в «колебаниях», а в прагматизме Алексеева и всего добровольческого командования, вынужденных считаться с соседством германских войск и возможностью получать от них оружие и боеприпасы…
Но мы несколько уклонились в сторону. Выяснив намерения Милюкова, Гаазе далее перешел к вопросу об условиях возможного соглашения. Больше всего, как мы уже знаем, немцев волновала судьба Брестского договора, точнее, огромных территориальных приобретений, которые они по нему получили. «Нам будет трудно отказаться от того, что составляет цену принесенных нами жертв», – заявил Гаазе, «тонким» дипломатическим языком прикрыв цинизм совершенного милитаристского грабежа.
