Революция 1917 года глазами современников. Том 1 (Январь-май) - [59]

Уже по дороге к вокзалу я не сомневался, что увижу исключительную перегрузку. Было лишь любопытно не только увидеть, но и испытать, какова стала солдатская вольница, — такая же, как и до переворота, или иная. Загрузка оказалась действительно огромная, — все забито солдатами, много их и в зале для первоклассных пассажиров. Но особенной «вольности» не видно. Кое-где группы — солдаты вместе с офицерами — расположились кто на полу, кто на чемоданах и узлах, пьют чай, разговаривают, смеются. Не видано у нас в России, чтобы офицеры с солдатами были так запросто, по-товарищески.

Ново. Непривычно. Но это — воля, а не вольница, свобода и равенство, а не своевольство.

Подают вечерние поезда, — четверто-классный, почтовый, потом скорый. «Вольных» пассажиров не пускают, — «пожалуйте билет», а билетов еще не выдают. Солдаты прут, — их не задерживают. Они быстро наполняют вагоны, — вон уж и на крыши полезли. Мы, «вольные» пассажиры, смотрим на это, ждем билетов, и совершенно не знаем, где же нам поместиться с билетами. Это неприятно. По-видимому, новые власти плоховато распоряжаются или не имеют возможности распоряжаться лучше. Но опять-таки нет основания относить происходящее за счет солдатской вольницы.

На вокзале встретился со знакомым купцом. Хотели вместе ехать. Но он достал спальное место в скором поезде, мне попался лишь билет на поезд почтовый. Ехали врозь и снова встретились уже в провинции. Спрашиваю, какова была для него поездка. Отвечает: спальные места были заняты солдатами, пассажиры с плацкартами стояли в коридорах. Впрочем, солдаты установили «дежурство»: один по одному выходили из купе в коридор и предлагали «вольным» пассажирам:

— Идите посидеть, а мы постоим. А потом уж вы, Граждане, нас пустите посидеть, а сами постойте… Так и будем, значит, меняться…

В вагоне первого класса почтового поезда, где мне пришлось ехать, «порядок» был другой. Здесь «вольных» пассажиров набралось не менее 80-ти, солдат — человек 20. До переворота в вагонах распоряжалась офицерская вольница: она забирала себе купе, ехала с комфортом, а штатских пассажиров, случалось, попросту выгоняли. Теперь за водворение порядка взялись какой-то солдат с большим красным бантом на груди и еврей-купец, направляющийся из Москвы в Волынскую губернию. Прежде всего они потребовали, чтобы в каждое четырехместное купе было допущено не менее 12-ти пассажиров (по 4 на диван, и по 2 на верхние полки). Затем реквизировали каморку проводника, — его попросту выгнали, а в каморке разместили трех раненых, выписанных из лазарета. Офицеров попросили переселиться в специальный офицерский вагон II класса. В результате оказалось: все купе были предоставлены «вольным» пассажирам, солдаты разместились в коридоре и на площадках; тут же поместились и те «вольные» пассажиры, которым места в купе не хватило. Оба распорядителя о себе демонстративно не заботились: солдат с красным бантом лег где-то на полу, а еврей-купец провел ночь в коридоре рядом со мною, сидя на своем чемоданчике.

— Если бы по-прежнему, столько народу не вместилось бы, — заметил я ему.

— О чем и я говорю, — живо ответил он. — Без свободы тут надо было 3 вагона, 4 вагона. Ну, а при свободе одного вагона достаточно… Ничего, что тесно. Ведь мы же все-таки едем…

До переворота около солдатской вольницы ходили молча и боязливо. Теперь с «земляками», изрядно теснившими нас, «вольных» пассажиров, вышел разговор начистоту. Им без особенного стеснения заявили, что «надо потише»:

— Мы заплатили деньги, сколько следует по тарифу, а вы забрались сюда зайцами, без билетов, — значит, должны понимать…

«Земляки» стали было отвечать запальчиво, агрессивно.

Но их быстро урезонил какой-то еврей:

— Это в Москве, — заявил он, — еще не умеют распорядиться. А я вот ехал из Вологды. Там, на Северной дороге, — порядок. К каждому поезду выходят патруль и милиция. Они и направляют: солдат — в свое место, вольных — в свое… Какой у кого билет, тот туда и садись…

— У вас денег много, — так вам можно на скором ехать, а нам взять негде, — так мы на «Максиме Горьком» тащись? — возражали земляки.

— Это же не мы распоряжаемся, — ответил еврей. — Патрули посылаются советом солдатских депутатов. Милиция — от народной власти… Что же вы не хотите и народную власть признавать? Какой же тогда может быть порядок?

Против этого аргумента у земляков не нашлось возражений. Они согласились, что без власти нельзя и порядок должен быть. На этом и кончился разговор. Через день я узнал из газет… что порядок, о котором говорил пассажир-еврей в вагоне, применен в Киеве: за посадкой в вагоны наблюдают патрули и милиционеры, и каждый беспрекословно садится там, где ему следует по железнодорожным правилам.

Прошло несколько дней. Перед одним из митингов, на которых я выступал в качестве докладчика, знакомый инженер предупредил меня, что солдаты решили явиться в двойном комплекте, так как услышали, будто группа большевиков, недовольная моим критическим отношением к ее лозунгам, замышляет устроить маленький беспорядок. А самое намерение солдат не допустить какого бы то ни было беспорядка послужило лишь поводом для некоторого обмена мнений между мною и инженером.