Революция 1917 года глазами современников. Том 1 (Январь-май) - [58]

Какой же мир является отрицанием идеи угнетения? Ответ уже дан. Он гласит: мир без завоеваний и без насильственных приобретений и с той, и с другой стороны.

Вот тот мир, которого может и должен добиваться социалист. Всякий иной мир несовместим с задачами последнего. Всякий иной мир является отрицанием, а не утверждением социализма. Какими бы громкими лозунгами ни прикрывались и ревнители «какого угодно, но лишь бы скорейшего мира», им не замазать противоречия их требований и заветов социализма.

Земля и воля. Пг., 1917, 13 апреля. № 16. С. 1.

Петрищев А.Б. СОЛДАТСКАЯ ВОЛЬНИЦА

— Едете? Не поздравляю вас… На своих боках узнаете, что есть солдатская вольница… Какой билет ни возьмите, — будьте покойны: на вашем месте в купе расположатся солдаты, а вы со своими вещами будете стоять, — хорошо, если в коридоре, а то и на вагонной площадке… Знаете, какой случай был в М-леве? Начальник станции прямо сказал: вагоны I и II класса заняты солдатами, билетов продать не могу… Пассажиры послали к солдатам в вагоны депутацию. Солдаты выслушали просьбу, обсудили и постановили: отказаться от некоторого комфорта, мало-мало потесниться и разрешить к продаже из станционной кассы 10 билетов I класса и 10 билетов II класса.

Так говорил мне знакомый, и притом довольно левый, накануне моего отъезда из Москвы. И не он один говорил. Легенд, слухов, разговоров о солдатской вольнице идет немало. Но если бы даже они были вполне верны, к ним требовались бы существенные оговорки и поправки. «Солдатская вольница» началась задолго до революции и переворота, но за все время нынешней мировой войны не проявлялась в таких буйных формах, как в 1904 г. и первой половине 1905 г., во время войны русско-японской. Тогда целые города, — напр., Смоленск, — попадали под власть пьяной солдатской толпы, от которой прятались и гражданские, и военные власти. Теперь мы, слава Богу, ничего подобного тогдашним буйствам не видели и не слышали.

В нынешнюю войну, до переворота, было другое. Царская военная организация не обладала способностью удержать в порядке многомиллионную массу призванных. Мало того: в самой основе этой организации было много пороков, вносящих разложение и расстройство. Одних она бестолково перебрасывала с места на место; других как бы забывала, оставляя на долгие недели и даже месяцы без дела и без приюта; третьих сталкивала с оскорбляющей человеческое достоинство грубостью или обрекала на позорные наказания; четвертых, оторванных от своей семьи и от своего дела ради защиты государства, заставляла быть на побегушках у совершенно посторонних воинскому делу дам и девиц… И рядом с настоящим солдатом появился во множестве солдат бродячий, если не прямо беглый, то солдат без документов или с сомнительным документом.

Еще до переворота произошло любопытное изменение в судьбе беглых солдат. Пока, например, возле того или иного села появлялся один беглый солдат, — он считал нужным скрываться. Но когда их набиралось до десятка, они приходили в свои дома и жили открыто. Население, враждебно настроенное ко всему, что исходит от царя или царского правительства, относилось к этому терпимо. А полиция не смела вмешиваться, ибо понимала, что беглый сумеет отомстить.

На железнодорожных станциях замечалось то же самое. Единичные солдаты без документов просто смешивались с солдатами, имеющими документы, и пока в общей сложности набиралось немного, 5,10,15 человек, внешние признаки дисциплины были налицо. Но лишь только составлялась толпа в 70, 100,150 человек, — исчезали даже внешние признаки дисциплины. Серая толпа брала штурмом вагоны III класса, а жандармы, кондуктора, коменданты, иные станционные чины и власти либо прятались, либо делали вид, что ничего не замечают. Солдатская вольница завладевала вагонами III класса. И мне не раз приходилось быть свидетелем, как она демонстративно отказывалась пользоваться прицепляемыми для нее к пассажирским поездам теплушками.

Но третьеклассными вагонами напор вольницы по мере ее роста ограничиться не мог. За последние два месяца перед переворотом почти ни одна из моих личных, довольно частых поездок не обходилась без того, чтобы в коридорах, порою и уборных, вагонов II и I класса не было солдат. Мимо них молча и осторожно проходила поездная прислуга с контролем во главе. Никто не спрашивал у них проездных документов и билетов. Молчаливой тактики держались и офицеры. В последнюю мою предреволюционную поездку из Москвы в Брянск, 20-го или 21-го февраля, я заметил, что солдатская вольница обнаруживает намерение располагаться в купе I класса.

— Как по-вашему, чем это кончится? — спросил я у случайного попутчика, военного врача.

— Тем же, чем во время маньчжурской кампании, — ответил он. — Солдаты переселятся в классные вагоны, а генералов и офицеров выгонят в теплушки. Тогда это случилось при эвакуации, после мира. А теперь, кажется, будет раньше мира, — весной, должно быть, начнется… А уж к лету непременно…

Так было, повторяю, до переворота. И какова бы ни была солдатская вольница теперь, ее, очевидно, нельзя относить всецело за счет революции. Революция внесла лишь кое-какие осложнения. Из тыловых частей некоторая доля солдат, по-видимому, двинулась самовольно по домам, — временно перешла, так сказать, в беглое состояние. А среди прежних беглецов, наоборот, возникло патриотическое воодушевление, и по крайней мере часть их двинулась на места службы или просто по направлению к фронту. К этому присоединились пасхальные отпуска. И вышла экстренная перегрузка железных дорог солдатами и притом во время сокращенного пассажирского движения.