Революция 1917 года глазами ее руководителей - [7]

По идее и задачам совещание это должно было иметь важное значение – оно претендовало некоторым образом как бы на роль генерального штаба революции, который должен был принять весьма ответственные решения. И несомненно, как бы ни преувеличивали сами собравшиеся своего удельного веса, они действительно могли оказать некоторое влияние на ход событий. Правда, организованной политической общественности в Петрограде в то время не существовало, но в вихре событий, среди возбужденных группировок и инициативных ячеек, привычные формулировки, лозунги, а главное – партийные названия могли и должны были сыграть крупную и активную роль. Масса искала руководителей, жаждала, чтобы ее смутные желания были точнее сформулированы, были ей подсказаны. И присутствовавшие на совещании у А.Ф. Керенского, из которых каждый мог опубликовать заявление от имени какой-нибудь политической организации, могли действительно сыграть роль…

Я подробно останавливаюсь на этом моменте, во-первых, потому, что он кажется мне значительным, во-вторых, также и потому, что роль большевиков на нем была изумительна, для большинства неправдоподобна, невероятна!

«Собрание было довольно бурное», – писал потом об этом совещании большевик Юренев. Я тоже помню, что споры у нас были горячие. Юренев и Александрович, которые в эти и последующие дни действовали в полном контакте и согласии с большевиками (недаром он при каждом удобном и неудобном случае подчеркивал свой «циммервальдизм», «интернационализм» и пораженчество), держали себя как-то вызывающе-заносчиво, как будто они были единственные настоящие социалисты, попавшие в общество либералов (в своих воспоминаниях Юренев откровенно противополагает «представителей нелегальных организаций», т. е. себя и Александровича, представителям «общественности» – в презрительных кавычках). Уж во всяком случае они чувствовали себя единственными подлинными представителями «пролетариата». Не помню точно высказываний Александровича (вряд ли вообще он был способен свои позиции отчетливо сформулировать); что же касается Юренева, то он занял какую-то удивительную позицию. В противовес всем остальным присутствовавшим, Юренев не только не проявлял никакого энтузиазма по поводу происходивших событий, но отравлял всех нас своим скептицизмом и неверием. «Нет и не будет никакой революции, – упрямо твердил он, – движение в войсках сходит на нет и надо готовиться к долгому периоду реакции…» А когда мы после оценки происходящего перешли к вопросу о том, что нам нужно делать, он заявил, что необходимо занять лишь наблюдательные позиции, отнюдь не стараясь самим развивать события. Мы (А.Ф. Керенский, Г. Эрлих и я) единодушно говорили о необходимости влиться в события, постараться воздействовать на движение, придать ему более определенный политический смысл и направление, добыть средства для создания техники по изданию листков. Юренев твердо настаивал на позиции: «выжидать и наблюдать». При этом он особенно резко нападал на А.Ф. Керенского, упрекая его в «обычной, свойственной ему истеричности» и «обычном преувеличении». Мы утверждали, что волна идет вверх, что мы должны готовиться к решительным событиям; Юренев, считавший себя на более левом фланге, усиленно старался обливать нас холодной водой. Для нас было ясно, что такова была позиция в тот момент не только его лично, но и большевистской петербургской организации. Юренев высказывался против форсирования событий, утверждал, что начавшееся движение не может иметь успеха, настаивая даже на необходимости успокоить взволнованные рабочие массы. Единственно, на что он соглашался, это на то, чтобы «Керенский использовал свои общественные связи и раздобыл денег для издания… информационного бюллетеня» (цитирую его фразу буквально). И говорилось это с величайшим презрением к «либералу Керенскому». Таких же позиций в то время держался, как позднее выяснилось, и Н.Н. Гиммер (Суханов). Чем была тогда продиктована такая пассивная тактика большевиков, тогда я не понимал, но уверенно констатирую ее как факт. В те дни, когда началось уличное движение, всего более скептически отнеслись к успеху революции большевики. Сейчас эту странную позицию большевиков я могу объяснить только одним: начавшееся движение они не считали своим, движением «пролетариата», – в лучшем случае это было, по их мнению, начало «буржуазной» революции, которой они чурались. Только это может объяснить их странное поведение – это презрение к «буржуазной революции» многое определило в их позициях и в последующие дни.

Как раз в разгар наших споров раздался звонок и из передней ворвался в шубе Н.Д. Соколов. Еще из передней раздался его громкий голос: «Вы знаете, что произошло?..» А.Ф. Керенский перебил его словами: «Знаем, знаем – восстал Павловский полк…» – об этом нам только что сообщили по телефону (со ссылкой на Шаляпина). Это и была та новость, с которой Н.Д. Соколов, так любивший первым сообщать о важных событиях, спешил на совещание. Надо было видеть его огорчение и разочарование, что не он был первым вестником важного события.

Совещание наше затянулось до поздней ночи. Когда через весь Петербург (с Тверской до Царскосельского вокзала) я возвращался домой, Петербург все еще имел взбудораженный вид. Всюду на перекрестках кучки митингующих – на Сергиевской, на Литейном, на Владимирской, у Царскосельского вокзала. Особенно оживлен – несмотря на поздний ночной час – перекресток Невский – Литейный… И меня опять поразила эта уже подмеченная мною черта – незнакомые люди, случайно встретившиеся на минуту, с таким братским доверием относились один к другому, так охотно открывали друг другу сердца, что было очевидным: все в эту минуту переживали одно и то же – высокий, небывалый, ни с чем не сравнимый духовный праздник!.. Кое-где горели огни – ночь была холодная, – около них собирались кучки случайных встречных, обменивались новостями, рассказывали об отдельных эпизодах и личных приключениях, дружески прощались друг с другом и расходились в разные стороны. Полицейских нигде решительно не было видно, не было и войск, хотя отдельные солдаты в толпе теперь встречались в значительном количестве. Улица явно переходила во власть толпы… На совещании у Керенского мы только что единодушно отметили исчезновение филеров, следивших за нами раньше, и учли это как отрадный признак.