Ревность - [9]

Линди покачала головой и скептически улыбнулась. Розамунде эта улыбка совсем не понравилась.

— Просто диву даешься, как замужние женщины дружно встают на дыбы, когда речь заходит о работающих женах, — задумчиво проговорила Линди, улыбаясь самой себе. — Работают они сами или не работают — неважно, их первая мысль: «Как тяжело приходится жене!» Такое впечатление, будто они вознамерились вооружиться этой проблемой, как дубиной, и отлупить своих мужей, иными словами — дать выход собственной подсознательной враждебности. «Это несправедливо!» — твердят они, как ребятишки в детской. А по-моему, не о «справедливости» надо думать. Я бы хотела, чтоб мужчина, которого я люблю, нашел дома то, что дорого сердцу любого мужчины — отдых, покой и уют. И уверенность, что единственная забота его жены — ухаживать за ним. Его абсолютно не интересует, что жена весь день работала, и незачем совать ему это в нос, как делает большинство жен.

— Все это очень хорошо, — с возмущением начала было Розамунда, пытаясь вступиться за Эйлин, да и за всех замужних женщин разом, но осеклась: какой смысл спорить с человеком неопытным, совершенно не разбирающимся в практической стороне дела, а с другой стороны, так ловко жонглирующим словами вроде «вина», «подсознательная враждебность»? Таким психологическим жаргоном можно кому угодно рот заткнуть.

Линди между тем предалась воспоминаниям:

— Иногда Эйлин пробовала следовать моим советам. Бывало, всю дорогу домой бегом бежит, чтобы выгадать минутку до прихода Бэйзила. Прилетит вся в мыле, наденет нарядное платье и, едва переведя дух, делает вид, будто вовсе не устала. Не устала! Это было бы смешно, если б не было так грустно. Подобные попытки «не уставать» едва ее не прикончили. Неудивительно, что бедняга Бэйзил не выдержал. Пару раз я пыталась показать Эйлин, как это делается, — как устроить уставшему мужчине славный, неспешный ужин. Она только надувалась. Не любит, когда ей указывают на ошибки.

На Розамунду вновь нахлынула вся давешняя неприязнь к Линди. Она опустила стакан, не в силах сделать ни глотка темного, зловещего напитка. Перед глазами с мрачной отчетливостью рисовались веселенькие вечеринки, которыми Линди, должно быть, приводила сестру в смущение. Свечи, смех, непринужденная атмосфера… И в центре всего этого — Линди, безмятежная и торжествующая, отлично понимающая, что Бэйзил, бестолковый, как все мужчины, ни за что не догадается, скольких усилий на самом деле требуют подобные ужины, что одинокая Линди свободно распоряжается тем самым временем, которое Эйлин приходится тратить на уборку дома и на стирку мужниных сорочек. Эйлин, разумеется, не могла и не хотела открывать мужу глаза. Преданность, робость, гордость — все это помешало бы ей сделать попытку объясниться, оправдаться. Но если бы, паче чаяния, она и попробовала, то все равно победительницей вышла бы Линди, к тому же с еще большим триумфом. Поскольку нет ничего отвратительней жены, которая занудно талдычит, что если бы не одно, да если бы не другое, она бы тоже могла быть милой и приветливой. Чем бы ни оказались эти «одно» и «другое», они жестко бьют по чувству собственного достоинства мужа. Незамужняя и неопытная, Линди, однако, все понимала и умело использовала — как артист, работающий во враждебно настроенной аудитории, которую ему удалось расположить к себе.

Тихое, но грозное рычание в нескольких сантиметрах от нее заставило Розамунду подпрыгнуть от неожиданности. Словно некий дух мщения подслушал ее недобрые мысли и готовился нанести удар. Это ощущение осталось, даже когда вернулась способность соображать и Розамунда поняла, что ее обидчик — всего-навсего очень маленький, очень недоверчивый японский хин. Кто знает, какая древняя, забытая мудрость скрывается за непроницаемым взглядом этих круглых, выпуклых глаз? Неужели собачонка поняла — почувствовала — унюхала, что перед ней враг ее хозяйки?

Розамунда поспешно улыбнулась и протянула руку.

— Хороший песик! — как последняя подлиза, проговорила она и попробовала погладить агрессивно напрягшееся тельце.

Однако неискренняя и неумелая лесть ни к чему не привела. Собака отступила на несколько шажков и залилась пронзительным лаем, противную плоскую морду перекосила почти человеческая ярость.

— Фудзи-горка! Глупая собака, тихо! — любящим голосом сделала замечание Линди, без всякого, впрочем, эффекта. — Просто он тебя еще не знает, — беззаботно пояснила она, стараясь перекричать шум. — На самом деле он прекрасный сторож, даром что крошка. Хины — они такие.

Розамунде показалось, что последние слова — простая в общем-то характеристика — были произнесены с непонятным самодовольством, как будто Линди лично руководила тысячелетней напряженной работой, результатом которой явился Фудзи-горка с его праведным гневом. Пустяковый вроде бы повод, а Розамунду захлестнуло совершенно ненормальное раздражение.

— По мне, так кошки гораздо лучше! — резко бросила она и сама ужаснулась неприкрытой грубости собственного тона.

Но Линди только невозмутимо улыбнулась:

— Ну разумеется. Я как тебя увидела, так сразу и догадалась, что ты любишь кошек.