Ревность - [21]

Но вместо этого Розамунда улыбнулась, не сводя глаз с затертых разноцветных букв, которые теперь, казалось, были выведены свежей, алой кровью, и ровным голосом произнесла:

— Да, сегодня таких людей не много.

Мгновение спустя они услышали скрип колес по гравию. Пришло время Линди везти их домой.

Глава VIII

Как хирург, выработавший за долгую практику сверхчеловеческую ловкость и чувствительность пальцев, обследует пациента в поисках почти неуловимых симптомов смертельной болезни, так и Розамунда, чьи чувства и способности обострил гнев, изучала лицо Линди, ее позу, все ее поведение, стараясь отыскать малейшие признаки сильного, разъедающего душу напряжения или, по крайней мере, обычного нетерпения.

Потому что Линди, договариваясь заехать за ними в семь, объяснила, что хочет быть дома к восьми. И вот уже двадцать минут восьмого, а она как ни в чем не бывало мило улыбается и внимает страстным речам миссис Филдинг в защиту Эванса[5] и его работы во дворце Миноса. Доброжелательно и умело, никак не хуже самой Розамунды, Линди поддерживала разговор, задавая вопросы, но только те, что показывали ее заинтересованность и не выдавали ее невежества. Ни разу не бросила даже мимолетного взгляда на часы, ни на секунду не позволила интересу в глазах ослабнуть и тем самым дать понять, что она готова закончить разговор. Какой, будь она проклята, непринужденный у нее вид — одна рука на подлокотнике кресла, другая покоится на коленях. Розамунда неотрывно, во все глаза, следила за белыми, с хорошим маникюром пальцами — вот сейчас они начнут теребить шнурок на кресле или сворачивать-разворачивать автобусный билетик; как-нибудь да укажут на хотя бы крошечное беспокойство. Ничего подобного. В конце концов Джефри самому пришлось напомнить им о времени.

— Какая жалость! Но нам и в самом деле, наверное, пора… С вами так интересно, миссис Филдинг, просто не оторваться…

В этот раз Джефри с улыбкой наблюдал за сердечным прощанием матери и Линди, как раньше он смотрел на мать и Розамунду.

— Вы должны приехать еще раз, моя дорогая! Я буду очень рада! — восклицала миссис Филдинг, обращаясь к Линди, когда провожала их до двери. — Ты ведь привезешь ее опять, Джефри?

— Если быть честным, это она нас привезла, — усмехнулся Джефри. — Знаешь, мам, Линди впустила в нашу жизнь машину, мы просто потрясены! Чем черт не шутит, может, в следующий раз подрулим к твоим дверям на собственном «роллсе» и повезем тебя кататься. Как тебе такая перспектива?

— Зависит от того, как ты будешь водить, — осторожно ответила его мать. — Прирожденным механиком я бы тебя не назвала. Особенно после того, как ты уверял, что тот шум в газовой колонке мне только кажется, а она в ту же ночь взорвалась!

— Но, мам, я же не говорил, что «кажется», я говорил…

— Ну хорошо, оставим это, — нетерпеливо перебила миссис Филдинг. — У тебя ведь еще нет машины, так что и спорить не о чем. До свидания, мои дорогие. Надеюсь, вы еще меня навестите. Когда выкроите времечко.

Она стояла в освещенном дверном проеме и махала рукой, пока Линди разворачивала, а затем плавно выводила машину на темную дорогу. Под кронами старых деревьев, под высыпавшими мириадами звезд — в поток машин на магистрали.

Заторы на дороге были еще хуже, чем днем. Вероятно, люди решили воспользоваться последними теплыми деньками и тысячами рванули на побережье, а теперь дружно возвращались назад — усталые, раздраженные, мрачно уставившись злыми глазами в бампер передней машины. Когда ползущие до сих пор машины встали окончательно, некоторые из них принялись отчаянно сигналить, в бессмысленной надежде взывая к чему-то или кому-то. Быть может, к туговатому на ухо Гермесу, богу путешественников? Но он давно покинул землю. Да и кто поставил бы ему это в вину?

А мне кому молиться, спрашивала себя Розамунда, перебирая в уме всех богов, что могла припомнить. Какая богиня присматривает за раздражительными женами, которых запихали в одну полутораметровую коробку с Другой женщиной, пребывающей в ангельском расположении духа и невозмутимом спокойствии? «Дорогая богиня, кто бы ты ни была, — взмолилась Розамунда, — научи, как сделать, чтобы она стала раздражительной и сердитой, но чтобы я тут оказалась ни при чем. Если ты сделаешь это для меня, я, честное слово, принесу тебе в жертву барана или что-нибудь другое. Что захочешь. Лишь бы оно влезло в мою духовку. Только, боюсь, не влезет — и с индюшкой-то каждое Рождество одни мученья. А потом, мясник решит, что я чокнулась — заказываю целого барана… Как у нас все сложно… Неудивительно, что боги покинули землю».

— Давай, сестренка, шевелись! — проорал, высунувшись из окна, мужчина в машине за ними. Он был страшно зол и не переставая жал на клаксон.

Линди выглянула и послала ему обворожительную улыбку:

— Извини, приятель! Ничего не могу поделать. Мы ведь тут все в одной лодке, верно?

Сердитой гримасы как не бывало. Мужчина примирительно улыбнулся. Джефри с восхищением смотрел на Линди.

— Ни одному водителю на всей дороге не удалось бы такое! — в восторге заявил Джефри. — Да, здорово ты влипла, — он махнул рукой в сторону зажавших их со всех сторон, поблескивающих боками машин. — И все из-за нас. Теперь-то мы уж точно к восьми не вернемся. У тебя было что-то важное?