Ревность - [5]

– Я еще не согласилась на эту поездку, Дэвид, – ответила она. – Зачем будоражить мальчиков, когда ничего еще толком не известно?

– Мне кажется, это грандиозная идея. – Он добавил риса в тарелку. – Мы годами не брали отпуск.

– Кто останется с нами, если вы уедете? – спросил Кейт, повернувшись к ней, и она снова отметила, как изменились его черты. Детский румянец на щеках стал красновато-коричневым, нос – длиннее и тоньше. Если она уедет на две недели, то может не узнать его по возвращении. Только карие бархатные глаза с густыми ресницами остались неизменными. Глаза Дэвида.

– Вы двое, возможно, останетесь с тетей Линн, – ответил Дэвид. Очевидно, он обдумал это заранее.

– Отлично! – сказал Кейт. – Поездим на старом велосипеде Матта.

– Ты сломал его, когда мы были там в последний раз, – напомнил ему Джейми.

– Когда я сел на него, он уже был сломан.

– Ешь свой салат, – Шон придвинула тарелку с салатом поближе к Джейми и увидела, как она отразилась в ясной голубизне его глаз. Он был совсем не похож на брата. У него ее черные волосы, только без нежеланной седины, и ее голубые глаза. И ее нежная душа, такая хрупкая, что он нуждался в бронированном панцире, чтобы защитить ее. К сожалению, все, что можно было разглядеть в Джейми в эти последние дни, так это панцирь. Она импульсивно потянулась, чтобы потрепать его по щеке, но он отдернул голову.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– У тебя ресница на щеке, – солгала Шон, чувствуя себя преданной. Она опустила руку на колени. Она хотела бы удержать ту степень близости с сыновьями, какая установилась у них, когда они были поменьше, но те времена прошли. Она не могла теперь даже дотронуться до них, не встретив отпора.

Кейт проглотил последний кусок кабачка-цукини. – Куда вы едете, что нам отвечать людям? – спросил он.

– Пока не решено окончательно, что мы вообще куда-то едем, дорогой, – ответила она.

– И все-таки, куда?

– Бассейн Амазонки. Джунгли. Тропический дождливый лес. На любой вкус.

У Джейми округлились глаза.

– Мы скажем, что вы в Париже. Шон засмеялась.

– Почему?

– Потому что это несуразно. Чьи еще родители проводят отпуск в джунглях?

– Мама, все ребята считают тебя чудачкой, – сказал Кейт. – Мне уже надоело слушать, как они говорят: твоя мама живет в зоопарке.

– Это не зоопарк, это питомник, – поправила его Шон.

– Вам бы следовало гордиться своей мамой, – сказал Дэвид. – Многие ли мамы ваших друзей имеют степень доктора наук?

Шон встала, чтобы убрать со стола, жестом показывая Дэвиду, чтобы он продолжал сидеть. В этом разговоре не было ничего нового; в чем она могла положиться на Дэвида, так это в хорошей защите. В этом отношении ей будет его недоставать. На что это будет похоже, когда в доме будут жить только сыновья и она? Перенесут ли дети еще одну тяжелую травму? Не будут ли винить себя в этом разводе? Она должна быть уверена в том, что они поймут, что ни в чем не виноваты.

Шон отнесла посуду на кухню и включила радио. Дэвид любил слушать оперную музыку за обедом, и не только за обедом, но при любой активной деятельности. Но сопрано с некоторых пор стало действовать ей на нервы. Она соскребла с тарелок остатки еды, а Фигаро и Кармен, два огромных черных Лабрадора, терпеливо следили за ней, свесив розовые мясистые языки, в ожидании объедков. Из окна над раковиной ей видны были цветущие во дворе джакаранды. Шесть деревьев, посаженных по форме правильного эллипса. Она и Дэвид купили этот дом в испанском стиле ради этих деревьев, из-за овальных цветов лаванды и кружева зелени. Не часто встречается здесь настоящий зеленый цвет; все, что произрастает в этих широтах, окрашено в золотистый, коричневый или, в лучшем случае, в приглушенный или агрессивный зеленые цвета. Через неделю или две цветы опадут. Ее охватила печаль, слишком острая, чтобы ее могло вызвать только увядание цветов.

Шон выключила воду и поставила миску с рисом и морковью перед собаками, которые смотрели на нее с разочарованным видом, пока не начали есть. Они привыкли к такой пище: в основном овощные объедки. Шон никогда не готовила ни мяса, ни птицы, ни рыбы. Детям иногда перепадал от Дэвида какой-нибудь гамбургер, но единственное мясо, которое она терпела у себя на кухне, – это консервы для собак.

– Она ненормальная, – скулил Джейми из соседней комнаты. – Почему она не может быть такой, как другие мамы?

Шон достала из холодильника миску с нарезанными фруктами и выключила радио, чтобы услышать разговор.

– Нормальная мама не позволит держать в комнате змей. – В голосе Дэвида прозвучала усмешка.

– Удавы ей нужнее, чем нам, – сказал Кейт. – Она играет с ними больше, чем мы.

Это была неправда. Ей случалось забывать о змеях. Правда, она любила передвигаться с одной из них по комнатам, когда занималась уборкой. Ей нравилась мощь змеи, чувственное сворачивание и разворачивание тяжелого тела, охватывающего ее грудь и спину.

– А хорьки – это целиком ее идея, – сказал Джейми. – Кому нужны хорьки? Они идиоты. И воняют.

– Ничего они не воняют, – возразил Дэвид. – Мама их дезодорировала, и вы это прекрасно знаете.

Шон нарезала спелый персик и добавила его к Другим фруктам.