Ревность - [4]

– Шон, речь идет всего лишь о паре недель. Мы можем отправиться в конце июля. Мальчики проживут без тебя в течение этого времени.

Может быть, но проживет ли она без них?

– Может, они поедут с нами? – предложила она.

– Это все же не пикник. Она вздохнула.

– У них уже есть кое-какие планы на лето. – Мальчики собирались провести лето на пляже, чтобы вдоволь насмотреться на девочек в поре полового созревания. Самое последнее место, в котором им хотелось бы оказаться, – так это джунгли, под присмотром обоих родителей и без музыки.

– Дэвид говорил мне, что у него накопилось много отпускного времени, – сказал Ивен.

Если они поедут в Перу, ей придется отложить разговор с Дэвидом о разводе. Как сможет она прожить в тесном соседстве с ним две долгие, жаркие недели, если главное, чего она хочет, – это избавиться от него? Она не могла объяснить это Ивену. Она вообще не могла говорить с Ивеном о разводе. Это было бы нарушением заключенного между ними пакта.

Шон почти прислонилась лицом к сетке.

– Кажется, она не дышит, – сказала она.

Тика лежала неподвижно, и Флэш смотрел на нее в замешательстве. Один из детенышей искал ее сосок и вдруг, почувствовав что-то, отпрянул от безответного тела матери.

– Давай лучше покормим детей с рук, – предложила она.

Люси нагло приблизилась к своему отцу. Она села на камень и принялась чистить Флэша, сосредоточенно наблюдая своими умными глазками за тем, как ее длинные пальцы расчесывают его гриву.

– Ты только посмотри на эту маленькую потаскушку, – возмутился Ивен. – Надо ее отсадить, пока Флэш не сориентировался.

Флэш сидел, безвольно опустив свои золотистые лапы, пока Люси щебетала над ним. Он был похож на очень старого человека, не знающего, как ему жить дальше.

Ивен встал и засунул руки в карманы джинсов.

– Я понимаю, почему ты так нервничаешь насчет Перу, Шон, – сказал он теперь уже мягким голосом, – тем самым, каким он говорил ей о любви. – Не знаю, как бы я поступил на твоем месте. Но мне кажется, что ты чересчур суеверна.

Она промолчала. Это трудно было отрицать. Ивен продолжал.

– Если бы мне случилось побывать в каком-нибудь месте, скажем, в магазине, и меня настигло бы там ужасное известие… Разумеется, мне нелегко было бы решиться снова пойти в этот магазин.

Она улыбнулась, покоробленная этой неловкой аналогией.

– Сможем ли мы на этот раз не заезжать в Икитос? Допустима ли такая степень потворства моей суеверной натуре?

– Скорее всего, мы это устроим. Значит ли это, что ты едешь?

Она покачала головой.

– Это значит, что я подумаю.

2

Когда Шон возвращалась из питомника домой, она заметила над собой в сером небе самолет Дэвида. Она включила радио.

– …на междуштатном пятнадцатом движение нормальное, – проговорил Дэвид. Голос звучал на фоне приглушенного рокота мотора. Она представила себе, как он сидит перед контрольными приборами самолета в громоздком шлеме на мягких каштановых волосах, изогнув шею, чтобы видеть движение транспорта. Но только изгиб его шеи свидетельствует о напряжении. Во всех других отношениях его телу так же уютно и комфортно, как если бы он лежал в гамаке во дворе собственного дома.

– Сегодня видимость лучше внизу, чем здесь, наверху, – продолжал Дэвид.

Много лет назад, когда Хэзер была еще жива, Шон начертила красной краской на куске простыни слова Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ и прикрепила это признание на крыше «бронко», который она тогда водила. Если Дэвид замечал ее машину, он говорил «Я тоже люблю тебя, Шон» прямо в середине радиопередачи. Он мог себе это позволить. Он был любим как в нанимавшей его радиостанции, так и теми, кто сидел за рулем.

Шон сняла надпись с крыши, когда один водитель грузовика указал на нее непристойным жестом из своей кабины. Она любила рисковать, но это был не тот вид риска, на который стоило идти.

Самолет Дэвида повернул направо. Он возвращался в аэропорт, и она знала, что Дэвид будет дома не позже чем через час. Были времена, когда она сгорала от нетерпения увидеть его вечером, но теперь от этих чувств ничего не осталось; ей не хотелось спешить домой, чтобы встретить его у дверей, обнять за плечи, рассказать, как прошел день. Она не позволяла себе вспоминать, как яростно любила его когда-то.

– Тика умерла сегодня утром, – объявила она за обеденным столом как бы между прочим.

Дэвид кивнул.

– Я знаю. Ивен сказал мне, когда звонил, чтобы договориться о партии в теннис на субботу.

Она могла представить себе этот телефонный звонок, его истинная цель не имела отношения к теннису.

Игру совсем не нужно было организовывать: Дэвид и Ивен играли друг с другом в теннис почти каждую субботу на протяжении последних семи лет. Нет, Ивен позвонил Дэвиду для того, чтобы сказать ему о поездке в Перу. Теперь они достанут ее, не на работе, так дома.

– Я что-то не понял, – сказал Джейми, облизывая вилку. – Тика умерла, потому что родила двойню?

Шон улыбнулась своему сыну, родившемуся тринадцать лет назад ровно на минуту позже своего брата.

– Нет, конечно, нет. У игрунок почти всегда родятся двойняшки, ты сам это знаешь. У Тики была раковая опухоль, но мы узнали об этом, когда было уже слишком поздно.

– Ивен считает, что они с мамой должны поехать на Амазонку этим летом, чтобы поймать несколько медных эльфов. – Дэвид не сводил глаз с Шон, пока говорил это мальчикам. – Если они поедут, мы с Робин, возможно, поедем вместе с ними.