Ревность - [42]

Но сейчас ее теплота властно притягивала его как человека, которого слишком долго держали на морозе.

13

После часа езды дорожное покрытие кончилось, и они поехали по проселочной дороге. Стены джунглей все ближе придвигались к грузовику. Изменился характер растительности: вместо высоких стройных деревьев их окружали заросли кустарника и густая поросль вьющихся растений, приобретавших в темноте зловещие очертания. «Вот оно, наконец», – подумала Шон. В течение этих двух недель они постоянно будут окружены этими стенами, окажутся внутри, а не снаружи. Высоко над головой, невидимый в темноте, шатер из ветвей распростер над ними свой охранительный свод.

Чувство покоя снизошло на нее после того, как она поговорила с Кейтом и Джейми. Она сожалела о том, что вела себя как безумная, что набросилась на Дэвида. Она не хотела возвращаться к прежнему тону во взаимоотношениях с ним, хотела цивилизованного, а не базарного расторжения их брака. По сжатию его руки, обнимавшей ее за плечо, по мягкости тона, каким он говорил с ней, она почувствовала, что прощена. Дэвид был спокоен.

Робин чутко всматривалась в окружавшую их тьму.

– Здесь такой мрак. Как только Мануэль различает дорогу? – Ей приходилось говорить громко, чтобы перекричать жужжание насекомых.

У грузовика была исправна только одна передняя фара. Выглянув из-за кабины, Шон при свете этой фары разглядела узкую, изрытую колеями дорогу и нависший над ней занавес листвы. Вид был жуткий.

Они едва различали друг друга. По мере того как колеи становились все глубже, им приходилось перемещаться со своих тюков на холодное железное дно кузова, чтобы удержаться в нем при особенно сильной встряске. Шон пересадила Коко себе на колени.

– Можно я еще ее подержу? – спросил Дэвид. Коко охотно пошла к нему. Дэвид умел находить общий язык с животными; он укрыл обезьянку своими широкими ладонями.

После четырех долгих и тяжелых часов поездки грузовик внезапно свернул в кусты, где, казалось, вообще не было дороги. Ветки цеплялись за плечи, листья трепали по щекам. Так они проехали милю-другую, в полном молчании. Шон напрягала мускулы, чтобы противостоять качке.

– Лучше посадим Коко обратно в клетку, – сказала она, беря эльфа из рук Дэвида. Когда Шон запирала клетку, обезьянка посмотрела на нее с укоризной.

– Смотрите, там свет. – Ивен протянул вперед руку.

Размытое пятно света постепенно приобрело форму четырех квадратных окон маленького здания – или чего-то подобного, – но когда они приблизились, Шон увидела, что это были окна каюты лодки. Шатер листвы расступился над ними, и замерцала серебряная луна. Перед ними при мягком свете луны мерцала вода. – Наверное, это Рио-Тавако, – сказала Шон.

Теперь они могли разглядеть лодку. Женщина с длинными черными волосами вышла из каюты, и дверь-ширма снова затворилась за ней. У нее в руках была керосиновая лампа.

– Тэсс? – позвала она.

Тэсс выбралась из кабины и подошла к женщине, которая радостно сжала ее в своих объятиях.

У Тэсс, вероятно, есть какая-то другая жизнь, подумала Шон. В той жизни смягчаются острые углы ее натуры. Как иначе объяснить ту очевидную радость, с какой встречала ее черноволосая женщина?

– Меня зовут Чарли, – сказала женщина, не дожидаясь, пока Тэсс ее представит. Она поцеловала в щеку каждого из них, как будто они были старыми друзьями, и помогла им перенести багаж из грузовика Мануэля на свою лодку.

Лодка была около тридцати футов длиной и в темноте казалась обветшавшей. Палуба, со всех сторон окружавшая каюту, горбилась у Шон под ногами. И все же было приятно чувствовать себя на воде, отдаваясь легкому покачиванию лодки, после долгих часов сидения на железном днище кузова тряского грузовика.

– Вы провели на этой лодке в одиночестве весь вечер? – спросила Робин.

– Я одна на этой лодке уже месяц. – Чарли засмеялась и отвела прядь густых волос от щеки. Она была стройная, но большая грудь и масса черных волос придавали ей внушительный вид. На ней была свободная белая блузка с кокеткой, окаймленной узором из голубых и оранжевых птиц. Темная кожа, огромные черные глаза смотрели приветливо. Она повернулась к Мануэлю. – Поужинаешь с нами, Мэнни?

Мануэль извинился, но, прежде чем уехать, прижал Чарли к себе и крепко поцеловал ее в губы. Она рассмеялась.

– Не забывай о своей жене, – сказала она. – Recuerdate Maria.[1]

Шон хотелось, чтобы он поужинал с ними. Ему придется возвращаться в Икитос глубокой ночью. Она чувствовала себя беспомощной: не зная испанского, она не могла даже его толком поблагодарить. Они смотрели, как он разворачивается, покачиваясь на ухабах и выхватывая из темноты единственной фарой кусты и деревья. Чарли повернулась к ним, ее глаза сияли.

– У меня есть для вас черепаха! – воскликнула она, отодвигая шаткую ширму двери. Керосиновая лампа высветила четыре узкие кровати, покрытые тонкими незастеленными матрасами, по две с каждой стороны каюты. В одном из углов располагалась маленькая печка, на одной из конфорок которой стоял большой котелок. В комнате стоял приятный вкусный запах.

– Вы остаетесь здесь одна? – вернулась Робин к своей теме.